Леонид Пасенюк - Люди, горы, небо

— Сколько вам лет, Юра? — неожиданно спрашивает она.

Мне нелегко сказать: тридцать два. Для нее я уже вроде как пожилой.

Катя серьезно говорит:

— Я дала бы меньше — ну, двадцать пять или двадцать шесть…

— Вы мне льстите, Катя. Хотя, возможно, я действительно выгляжу моложе своих лет. Было время — спорт сыграл в моей жизни известную роль. Главным образом альпинизм, конечно… Поэтому, веря статистике, я рассчитываю прожить дольше обычного. Ну, не сто, так хотя бы девяносто…

— Жены, по–моему, должны гордиться мужьями–спортсменами.

Пожимаю плечами.

— Смотря какие жены. Да и спортсмены — они ведь бывают разные.

— Вы так говорите, будто у. вас печальный опыт…

— Опыт у меня действительно печальный: уже пять лет, как от меня ушла жена.

Лицо Кати, чуть тронутое то ли смуглотой, то ли солнечной пригарью, начинает просвечивать румянцем.

— Простите. — Она робко вскидывает глаза, и ресницы у нее трепещут. — Но ведь она не из–за спорта ушла?

Хочется съязвить, разговор как раз из тех, что таят булавочные острия, но почему–то не решаюсь, говорю уже безразлично, не ко времени:

— Не знаю из–за чего. Из–за всего вместе, наверно.

Подходит Беспалов — он в шортах, с крепкими, почти черными от загара бедрами. Чем–то весьма недоволен.

— Долго копаетесь. Скоро построение. Это вам не у маменек дома. Тут как в армии — успевай поворачиваться, если не хочешь схлопотать наряд вне очереди. Картошки на кухне много, а чистить ее некому.

Может, он и прав. Но даже в армии не положено разговаривать с солдатами таким тоном.

— Легче на поворотах, приятель, — советую я ему тихо, так, чтобы не слышали остальные: не хочу подрывать его авторитета. — Легче на поворотах: может занести.

Беспалов вскипел:

— Что‑о? — Глаза у него становятся круглыми и белыми, как пингпонговые шарики.

— Вероятно, каждый из нас за разумную дисциплину, но при этом каждый против хамства, — втолковываю я ему проникновенно. И, вырвав у него из рук инициативу (а то повел бы сейчас к начальнику лагеря), невинно осведомляюсь: — Хотите, продискутируем этот вопрос на общелагерном собрании? Насчет морального облика советского спортсмена?

— Ладно. Заткнись, — говорит он, сразу поостыв. — Мы с тобой еще побеседуем на эту тему.

— Как следует подготовься, — советую я ему, совсем обозлясь. — Прочти соответствующую литературу. Есть популярные брошюрки.

— Не надо, — вмешивается Ким Попов. — Ей–богу, ребята, не стоит на лоне такой природы затевать элементарную склоку. Тем более в самом начале потока…

Действительно, ни к чему это. Раньше я не был таким раздражительным. Раньше я был как гвоздь. Видимо, не прошли для меня бесследно годы житейского неустройства и непокоя. Да, скверно у меня с нервами. Видимо, пока ничего серьезного, но все же…

Вася Тутошкин говорит вслед инструктору:

— Ну, попался нам начальничек! Придется — так сырьем съест, не разжевывая.

— Бросьте, — говорю я устало. — Он один из лучших в стране скалолазов. Нужно хотя бы это в нем уважать.

На сие задним числом возражает уже Ким:

— Нужно и ему в тебе кое–что уважать — хотя бы то, что ты кандидат технических наук. Кстати, за что ты получил кандидата?

— Я работаю в научно–исследовательском институте оборонного значения. Как говорят, в «почтовом ящике». К сожалению, я не имею права говорить о том, чем занимаюсь. Так разве, в общем…

Попов меня понял. Ведь он и сам физик–атомщик. К моим годам, возможно, он достигнет многого. Если не будет засматриваться на чужих жен, даже мотивируя эту привычку поклонением культу красоты. Живая, а не мумифицированная красота — явление частного порядка. К ней не всегда можно приобщиться, предположим, так же, как приобщаешься к произведению искусства: пошел в музей и смотри сколько хочешь. И то не щупай!

Звучит гонг — это на построение.

Для начала нам предстоит взбежать на одну из вершинных залысин Семенов — Баши: всего два рюкзака на отделение с кое–какой едой; ничего лишнего. Но осуществим мы это панорамное восхождение в темпе. Оно должно выявить реакцию наших организмов на перегрузку. Если кто–нибудь окажется «слаб в коленках», дальнейшие, более серьезные испытания в горах будут такому товарищу решительно не по силам.

Рюкзаки достаются Тутошкину, как наиболее рослому, и почему–то Володе Гришечкину. Я возражаю. Я говорю, что нужно и девчонок приучать к грузу. У нас их трое, девчонок. Одна, правда, уже в возрасте — Янина Янковская. Она конструктор из Липецка. Ей, пожалуй, лет двадцать семь. Длинная такая — и потому неженственная, непривлекательная.

Посудачив между собой, отдаем рюкзак полегче девчатам. Те не возражают, одна только Венера Сасикян бросила на меня негодующий взгляд. Она считает, что не к чему раньше времени переутруждать себя.

Зато рюкзак Тутошкина утаптываем основательно. Ему все равно. Легкая рубашонка на нем вразлет, так что выпирает пуп, похожий на брелок в виде футбольного мяча. Морда простецкая. А золотистые волосы, свисающие на лоб, он изредка трогает пальцами, как бы подбивает, чтобы не распрямлялись кокетливые завитушки. Чего доброго, в такого и влюбиться недолго, несмотря на весь его непрезентабельный вид. Он не без обаяния, этот кладовщик. Жить ему, вероятно, легко и просто. Проще пареной репы.

Колонна растягивается необозримо: голова ее скрылась в лесу, а хвост еще мельтешит в лагерных воротах.

Через час, ломая строй, кого–то на подъеме обходим. Кто–то там, в переднем отделении, не выдерживает темпа. Какая–то девчонка.

— Трупики! — по–телячьи ликуя, восклицает Тутошкин в адрес незадачливого отделения: сострить, сказать что–то несуразное значит на его языке «выбросить антенну». Он их «выбрасывает» часто.

Кажется, я уже видел эту девушку из соседнего отделения, которая не выдержала темпа. Это Муся Топорик.

Вдогонку ей оригиналы вроде нашего Тутошкина плоско умничают:

— Туда же, в альпинистки ей захотелось!

— Смотри, мама заругает!

— Да, да, да! Мама курочку накажет, мама курочку побьет!

Народ в лагере, к сожалению, подобрался неоднородный. Это потому, что июнь: приезжают в лагеря все кому вздумается и редко действительно те, кто. влюблен в горы или есть надежда, что полюбит их. Просто в месткомах залеживаются случайные путевки. Их выдают как премии даже членам бригад коммунистического труда. Но хорошие токари не всегда становятся выносливыми спортсменами. Вот после экзаменов начнет съезжаться студенческая молодежь.

А мне все равно. Я доволен, что попал в одно отделение с Катей Самедовой. Для того чтобы потрепаться на отвлеченные темы, есть вот Ким Попов. Он грузноват, тяжел на ногу. Идет пыхтя и потея. Между прочим, борды, боксеры и даже футболисты чувствуют себя в горах неважно. Они непривычны к перегрузкам, которые длятся не два тайма или десять раундов, а иной раз сутками.