Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3

Эйнштейн. Пусть он готовит. Но не вы, ни в коем случае не вы. Вы должны остаться честным перед своей наукой.

Притчард. Но что мне сделать для этого практически?

Эйнштейн. Вы знаете, мой милый Антуан… Вы отлично это знаете. Единственное, что я вам хочу сказать, — это бойтесь себя, когда вам вдруг покажется, что вы старше своих лет… Сейчас вы старше.

Притчард. Я знаю… А вы моложе… Я постараюсь походить на вас.

Входят Адамсы.

Элла (в гневе) . Вот где они! Чудесно… Антуан, и вам не стыдно! Какой вы эгоцентрик. Носитесь со своей персоной и ни во что не ставите близких. Ведь у вас родился сын. Вы просто негодяй.

Притчард. Сын… Сын, говорите вы… как это смешно.

Элла. Наконец он пришел в себя. Если смешно, то смейтесь.

Чарльз. Когда у меня родился сын, я бросился на шею полицейскому, хоть умом понимал всю тривиальность этого поступка.

Эйнштейн. А когда у меня родился сын… о, не говорите! Антуан, я вас поздравляю. Пойдемте покупать какие-нибудь вещи.

Элла. Жить надо, как это ни старо. Детей своих воспитывать, чтобы они не росли негодяями, самим быть честными… Вот и все. Разве я неправа, мистер Эйнштейн?

Эйнштейн. Права, права. Пойдемте к Фей, Антуан. Материнство! Что священнее есть в живой природе? Ничего. Я скоро умру и говорю так потому, что нахожусь в том возрасте, когда о смерти рассуждаешь философски. В бессмертие души не верю, в бессмертие своего имени верю не очень. И все же, может быть, будущие люди, которым не понадобятся бомбы, скажут про меня: он не создавал теории смерти, его теории были теориями жизни. Антуан, мы с вами не лучшие люди на земле, ибо мы люди со всеми слабостями и заблуждениями… но без нас, без нашей науки мир погаснет, человек забудет, как добывать огонь, уйдет назад в пещеры…

Гордони Джюли.

Джюли. Здесь лучше всего подождать мистера Притчарда.

Гордон. Благодарю… Вы теперь работаете с Антуаном Притчардом?

Джюли. Он просил меня об этом.

Гордон. Вы странно смотрите на меня, Джюли. Постарел?

Джюли. Здесь, в Принстоне, так много говорили о вас… И потом пресса… Зачем вы так нехорошо вели себя по отношению к профессору Притчарду?

Гордон. Я считаю вас интеллигентным человеком, Джюли. Первый признак интеллигентного человека — не вмешиваться в чужие дела… и жизнь.

Джюли. А пресса… она все время вмешивается. Значит, она не интеллигентная.

Гордон. Ей нужны сенсации… скандалы… грязь.

Джюли. Я плакала… поверьте мне… Что вы говорили о профессоре Притчарде в суде!.. Что вы говорили! Он побледнел сейчас, когда ему вручили вашу визитную карточку.

Гордон. И что сказал?

Джюли. Я не слыхала. Он сейчас придет.

Гордон. Кажется, теперь все в порядке. Притчард приглашен вести крупный научный центр Америки… Он как бы замещает самого Эйнштейна.

Джюли. Эйнштейн был рядовым профессором…

Гордон. Вот видите.

Джюли. Я должна вас оставить. Извините мой вопрос… это бестактно. Но все мы считали вас друзьями. Вас любил мистер Эйнштейн.

Гордон. Никого он не любил. Боги никого не любят.

Джюли. Как вы далеки от истины! Он бы до слез смеялся… Бог… Вы посмотрите на него… всмотритесь хорошенько в его лицо.

Гордон. Джюли, вы псих.

Джюли. Вот он… а вы и не заметили. Всмотритесь. Как вы далеки от истины. (Уходит.)

Гордон (подходит к бюсту Эйнштейна) . Неплохо сделано… И хоть ты всю жизнь это отрицал, все-таки ты гений, а я черствая скотина… все-таки прости.

Входит Притчард.

У меня есть какие-то слова… я их обдумал… Все, что случилось, гнусно. Я не хочу свой отвратительный поступок сваливать на сильных мира. Хотя они нами командуют, берут от нас все, что им нужно, и презирают. Мы рабы.

Притчард. Удобно.

Гордон. Что?..

Притчард. Рабы. Мы рабы.

Гордон. И люди со всеми своими страданиями. Я не пришел к тебе плакаться. Пусть непростительное останется тем же непростительным. Клянусь тебе всем, что во мне свято, я не могу… Но прежде всего здравствуй… (Протянул руку и быстро опустил.) Тебя мне не хватает.

Притчард. Для чего? Чтоб предать дважды.

Гордон. Жестоко.

Притчард. Я счетов не свожу. Просто у нас очень разные характеры. Характеры ведут к поступкам.

Гордон. Вот-вот! Моя проклятая натура… Ты это поймешь, потому что ты… Словом, надо разобраться, Притчард. Я пришел поздравить. Все прошло?

Притчард. Положим, не прошло…

Гордон. Травмирован.

Притчард. Пожалуй.

Гордон. Это уйдет… Лишь милые безумцы живут старыми обидами. Ты сам не знаешь, какая мощь заложена в тебе.

Притчард. Знаю. И притом точно.

Гордон. Ты изменился, Притчард.

Притчард. У меня растет сын…

Гордон. И что же?

Притчард. Так… сын… мальчик…

Гордон. И ты счастлив.

Притчард. Нет.

Гордон. Какая-то загадка… Как ты изменился.

Притчард. Какая же загадка… Просто я гуляю с ним здесь, в парке, и думаю, думаю, а сын все растет, растет… Что я скажу сыну?..

Гордон. Ах, я не понял сразу… Бомба?..

Притчард. Да, бомба, которую я делал…

Гордон. Печально.

Притчард. Очень.

Гордон. Печально, что у тебя такое настроение… О чем тут думать. Не мы, так другие сделали бы ее.

Притчард. Да, конечно… Но не мы… Не я.

Гордон. Черт побери!.. Тогда Эйнштейн… Он… Он сам признавал, что нажал кнопку.

Притчард. Как это удобно… И те мерзавцы, которые снова хотят бросать бомбы, будут молиться богу: «Не я, господи, не я… А он, Эйнштейн». Но ты-то знаешь.

Гордон. Знаю, знаю… И не о том мы говорим.

Притчард. О том… Он, может быть, был первым из века, кто с такой силой выразил святое правило: совесть и честь ученого должны быть чистыми перед наукой.

Гордон. Перед наукой… Да. Но это другое! Эйнштейн учил, что высший идеал ученого — забыть о своей личности… Мучительно, беспощадно годами испытывать мысль, чтобы она стала объективной истиной вне твоего сознания… Но когда он говорил это, то не было речи ни о какой бомбе. Бомбу создала физика двадцатого столетия. А мы с тобой только агитаторы…

Притчард. Каждый каннибал, если бы он умел мыслить, как мы с тобой, с удовольствием сказал бы: «Меня создала кулинария моего столетия. Я только агитатор».