Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3

Армандо. Скрылось?

Суходолов. Слушай.

Армандо. Любопытно!

Суходолов. Проходит день, другой, неделя, а образ моей девушки стоит у меня перед глазами. Ее стройная фигурка и прищуренные со свету юные глаза. Я сильный человек, напористый, считаюсь даже грубым, и трудно мне переживать какую-то детскую, глупенькую встречу… Не по возрасту, не по положению!.. Но чувствую, что случилось невыразимое несчастье. Я растерялся. Зачем? Стыдно, смешно. И я решил: забудется. Стало приятней на душе. И действительно стал позабывать об этом видении. Таким путем однажды, будучи в городе, я с тем же приятным настроением подумал: «А почему бы мне не заехать к ней на службу?.. Просто… ни за чем…» Взял, представь себе, и тут же поехал. Она работает в библиотеке, ведет какой-то научный труд, была одна, встретила меня с испугом, растерялась. Но я… уж потом, на улице, понял, что я ей сказал.

Армандо. А именно?

Суходолов. Как мальчик, от чистого сердца я и сказал ей, что пришел без всякого дела, ничего мне не надо, ни за чем. И помню, как внимательно и грустно глянули на меня ее умные и робкие глаза. Она сказала очень тихо, но и открыто: «Понимаю». Все. Конец. Прошло громадное мгновение, которое уже навеки вошло в мою жизнь. Что говорил потом — не знаю. Да это и не важно, что я говорил… Я вышел от нее на улицу, на улице была весенняя слякоть, шел моросящий дождь, но я отпустил свой «ЗИМ» и пошел пешком по тротуарам. За сколько лет, не помню, мне захотелось бродить одному, а этот дождь и слякоть мне страшно нравились… Словом, в этот дождливый вечер, бродя по улице, я испытывал чувство полного счастья. Вот, собственно, и вся история моей любви.

Армандо (подумав) . Значит, ты, Суходолов, еще человек.

Идут те же мужи жена.

Жена. Опять ты будешь говорить, что никуда не смотришь? Бессовестная твоя личность, вот что. Ты хоть головы и не поворачиваешь, а глазами так и водишь, так и водишь по сторонам. Молчи. Знаем мы, куда вы смотрите.

Проходят.

Армандо. Желаю тебе успеха.

Суходолов. Какого?.. Милый, ты не понял. Ни о каком успехе я не помышляю… Тут другое. Да и ты знать меня должен.

Армандо. Тогда ты вдвойне человек.

Суходолов. Эх, Яков Эдуардович, ничего я тебе не рассказал. Делиться так делиться! Но смотри, предашь — убью. Вернулся я домой в свою пустопорожнюю хату и ночью, в том же прекрасном настроении, написал ей, как гулял по улицам и что при этом думал. Не понимаешь? Письмо написал.

Армандо. Сильно…

Суходолов. Ты мне не поверишь, потому что я сам иногда думаю, что сошел с ума, — я стал ей писать письма. Мы не встречаемся, это невозможно, да и не нужно, ни разу больше не виделись… только пишу. Я, Суходолов, известная личность, строитель, член партии, называю эту девочку своей песней. Страшно признаться, но я хочу, чтоб этот человек знал, что она мне как песня… И, должно быть, последняя.

Армандо. Это замечательно. Ты навел меня сейчас на воспоминание о Лауре. Именно как Лаура. Замечательно.

Суходолов. О какой Лауре?

Армандо. Ты ничего не знаешь о Лауре, о Петрарке?

Суходолов. О Петрарке?.. А что я должен знать о них?

Армандо. Должен, потому что ты человек образованный… а во-вторых, ты сам — Петрарка, поэт эпохи Возрождения, который рыцарски обожал донью Лауру и написал ей множество сонетов. Неужели не читал?

Суходолов. Не приходилось.

Армандо.

Ты и твои письма — это и есть сонет Петрарки. Митя Суходолов, если до сих пор ты был достоин моего горячего уважения, то теперь я буду перед тобой преклоняться.

Суходолов. Поэтам — что… они такие! А я стыжусь… И даже страшно… Но продолжаю. В моем существовании произошла какая-то перемена. Легче дышится, лучше к людям отношусь… Появилось вдохновение к работе… Сонет Петрарки, говоришь, Лаура… Ну что ж, пускай… Много ли этих сонетов приходится на человеческую жизнь!

Армандо. А как ее зовут?

Суходолов. Майя.

Армандо. Имя современное.

Суходолов. Да, современное.

Армандо. Эх, какие просторы!.. Могучий май… Майя… Как я тебе завидую. Я давно уж никого не люблю, а промышляю.

Суходолов. Это у меня святое… Хорошо. Но иногда тревожно, страшно.

Пауза. По реке проходит, большой пассажирский пароход.

Эх вы, манящие огни! С удовольствием уехал бы на этом пароходе вниз, к океану. Нельзя, вернут… и будут говорить, что Суходолов помешался.

Армандо. Пиши ей, Митя, свои письма. Пой свою песню и не бойся, что она трагическая и последняя…

Уголок фойе концертного зала в антракте. Ксения Петровнаи Павел Михайлович.

Ксения Петровна. Колоссальный успех! Вот это музыкант… Какая сила! Павел Михайлович, а вам нравится наш скрипач?

Павел Михайлович. Успех большой… да! Жаль, что у скрипача физиономия какая-то потрепанная.

Ксения Петровна. Артист.

Павел Михайлович. Не у всех же у них должны быть потрепанные физиономии.

Ксения Петровна. Много ездит.

Павел Михайлович. Может быть, много пьет?

Ксения Петровна. Поневоле. Живет в гостиницах.

Павел Михайлович. Разве что…

Ксения Петровна. Но когда играет, он преображается.

Павел Михайлович. Это, между прочим, верно.

Ксения Петровна. Очень сильно исполняет.

Проходят девушки— в сероми в голубом.

Девушка в сером. На меня музыка действует отрицательно… она меня демобилизует.

Девушка в голубом. С тобой нельзя никуда ходить. Ты только об одном и думаешь, что тебя мобилизует и демобилизует.

Девушка в сером. Странно, а для чего искусство? Для того чтобы мобилизовать.

Девушка в голубом. Ни за что с тобой не пойду на концерты.

Проходят.

Павел Михайлович. Где Суходолов? У скрипача?

Ксения Петровна. Еще бы! Они друзья. А что?

Павел Михайлович. Надо двумя словами перекинуться.

Ксения Петровна. Дела? Дайте человеку отдохнуть. Я запрещаю.

Павел Михайлович. Вы всем так приказываете? Мужу тоже?

Ксения Петровна. Да. А что? Поимейте в виду, что я казачка… уральская. Мы, Шмыревы, все такие.