Варткес Тевекелян - Романы. Рассказы

Через несколько дней Мураду посчастливилось: мастер текстильной фабрики Вартан взялся устроить его на работу.

Мастерская, громко именуемая фабрикой, на деле оказалась даже хуже, чем та, на которой Мурад работал раньше. Здесь вырабатывали главным образом мешковину — грубую полосатую ткань для арабских крестьян. Рабочие были малоквалифицированные, и Мурад легко сошел за наладчика.

Мураду ценой жестокой экономии во всем удалось за умеренную плату нанять комнату на окраине города. Теперь он мог приняться за любимое занятие — чтение. Он все собирался пойти к Астхиг и как-нибудь загладить свою вину перед ней, но каждый раз находил причины, чтобы отложить это посещение; ему хотелось накопить денег и найти подходящий предлог, чтобы помочь материально девушке, так же как она совсем недавно помогала ему.

Вскоре Мурад узнал, что Мушегу удалось поступить в какой-то гараж не то слесарем, не то дворником, — стало быть, им чуточку лучше.

Однажды в воскресный день Мурад с корзинкой отправился на базар за покупками: иногда он сам готовил обед, так обходилось дешевле. В зеленном ряду он случайно столкнулся с Астхиг.

Увидев Мурада, девушка взволновалась, покраснела, но быстро взяла себя в руки и непринужденно с ним заговорила:

— Мурад! Здравствуй, пропащая душа! Расскажи хоть, как живешь, что делаешь. Знаешь, ты нас обидел своим уходом.

— Я больше не мог оставаться у тебя, — ответил Мурад, опустив голову. — Тебе самой жилось несладко, да еще мы вдвоем…

— Какие пустяки! — не дала ему договорить Астхиг. — Разве я не понимала, что ни ты, ни мой брат в этом не виноваты!

Астхиг предложила зайти к ним позавтракать.

Мушег с радостью встретил старого друга.

После завтрака Мурад долго сидел у них и рассказывал о своей работе и о порядках на фабрике.

— Ты помнишь, Мушег, булочника в Стамбуле, у которого мы работали? Он и мой хозяин — родные братья: тот такой же лицемер и подлец, только этот хищник покрупнее.

Оказалось, что Мушегу тоже живется несладко: нанялся он в гараж слесарем, но никакой слесарной работы там не оказалось, и Мушегу за пятьдесят пиастров в день приходится мыть автомашины, заправлять их бензином и маслом и еще вдобавок дежурить по ночам.

Поздно вечером, пообещав часто бывать у них, Мурад поднялся и ушел. Он радостно шагал по шумным улицам города к себе домой.

Наконец пришло долгожданное письмо из Марселя. Качаз, как всегда, был настроен бодро и немного легкомысленно. Он писал:

«…Нечего и говорить о том, как я соскучился по вас. Быть опять с вами, наесться маслин и лука, напиться холодной воды, а вечером, при коптилке, читать до одурения Раффи — за это я отдал бы многое.

Мурад, душа моя, ты не унывай, вспомни песню ашуга Джавани, которого мы когда-то так любили:

Согласись, друг, нам с тобой нечего терять, а приобретем мы весь мир, тем более что частицу этого прекрасного мира — Астхиг — ты, кажется, уже нашел.

Я живу сносно, и не только потому, что имею работу, нет. Здесь, во Франции, много нового и интересного. Во многом нужно разобраться, и в этом мне помогают мои друзья французы, в особенности один из них — Нодье, о котором при случае напишу более подробно.

Передай мой горячий привет и пожелание всякого рода благополучий, если только они могут быть вообще в нашей жизни, Астхиг. Помнит ли она меня?

Посылаю вам триста франков. Если дела ваши не поправятся, то напишите, при первой возможности пришлю еще.

Ваш Качаз».

Прочитав письмо брата, Мурад улыбнулся, — он далеко не одинок. Как мог он так думать!

Мурад чувствовал непреодолимое желание с кем-нибудь поделиться своей радостью. После работы он пошел прямо к Астхиг и рассказал ей о письме Качаза, но постеснялся дать ей прочитать.

— Покажи же мне это письмо, — ласково попросила Астхиг. — Я совсем не помню Качаза.

Мурад не устоял и протянул ей письмо.

— Вот уж не знала, что я являюсь частицей прекрасного мира! — засмеялась Астхиг. — Представь, до сих пор об этом мне никто не говорил.

— Ну, так я скажу, по крайней мере, буду первым, — преодолевая смущение, начал Мурад.

— Если на то пошло, то первый все же Качаз.

Мушега дома не было. Мурад, набравшись смелости, предложил Астхиг прогуляться за городом. Она согласилась.

Солнце давно уже зашло, сумерки сгустились, но было душно, как и днем; ни малейшего дуновения ветерка, все вокруг словно застыло, замерло. Мурад взял Астхиг за руку, и они молча поднялись на Зеленый мыс, где в пышных садах укрывались виллы и загородные дома богачей. Здесь было чуточку легче дышать.

На одном из холмов Мурад предложил Астхиг отдохнуть. Они уселись прямо на траве.

Внизу мерцали тысячи городских огней, а чуть подальше тянулась безбрежная морская гладь. Узкая лунная дорожка светилась, дрожала на поверхности темной воды, и лишь изредка ее пересекала одинокая лодка.

— Как красиво и тихо вокруг! — радостно воскликнула Астхиг, как будто первый раз в жизни увидела море ночью.

— Да, красиво, только жаль, что люди несчастны, — тихо сказал Мурад, устремив взгляд вдаль.

— Ты много видел, много знаешь, — скажи: почему же это так? Почему мы мучимся со дня своего рождения?

Мурад обернул лицо к Астхиг и улыбнулся. Может быть, в темноте она даже не заметила его улыбки. Это не важно, ему захотелось сейчас рассказать очень многое этой девушке. Но рассказать это надо просто и понятно.

— Трудно ответить. По-моему, потому, что есть бедные и богатые, одни работают из последних сил, а другие, ничего не делая, пользуются их трудом.

— Но ведь так было всегда?

— Может быть, но так не должно быть, это несправедливо. Еще в Стамбуле старик Мисак говорил: «Все создано нашими руками, а мы нищие». Тогда я плохо разбирался в этом, но сейчас, — Мурад сжал кулаки, — но сейчас… — ему казалось, что эти кулаки со всей силой опускаются на плечи Смпада, Манукяна, хозяина булочной в Стамбуле, на тех, кто убил его деда и мать, кто отнял у него отца, детство, кто лишил его настоящего и будущего, — сейчас надо бороться, Астхиг! Надо отнять все у богачей, организовать новую жизнь, и тогда все, все будут счастливы.

— Какой ты смелый, Мурад! Мне даже страшно за тебя. Брат рассказывал, как ты в Афинах руководил забастовкой и попал в тюрьму. — Астхиг любовно посмотрела на загоревшее, решительное лицо Мурада и заметила, что у него как-то особенно блестят глаза.

— Положим, я не руководил забастовкой, а только участвовал в ней, как и все.