Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

Потом перешел к терапевту. Рыжеватый старичок со спадающим с носа пенсне, видимо, был большой специалист. Он спокойно начал постукивать по телу Николая, прощупывать, прослушивать. Врач говорил с одышкой:

– Дышите. Не дышите…

Николай смотрел на лысину прильнувшего к нему доктора. Потом перевел глаза на его халат. Под ним виднелась военная гимнастерка. Николаю приказали прыгать. Положив руки на бедра, стал прыгать и отсчитывать прыжки.

– Довольно, – сказал рыженький доктор, взял его за руку и нащупал пульс.

Решается судьба! Николай старался дышать медленно, чтобы успокоить сердце. Ровнее. Но сердце билось вовсю. И вдруг оно затихло. Николай подумал, что все в порядке, а сердце забилось вновь.

Ему велели опять прыгнуть. А потом положили на койку. Доктор изучал его пульс и слушал сердце. Николай пытался проследить за выражением наклонившегося над ним лица. Поднятая бровь. Вопросительный взгляд. Движения губ. Все это могло подсказать, что думает доктор. Но тот поправлял пенсне, невозмутимо сопел и слушал, слушал, слушал. Потом Николаю надели на бицепс левой руки резиновую повязку. Доктор поправил пенсне и стал надувать ее. Для этого он не спеша нажимал на резиновую грушу вроде той, которой пользуется парикмахер, когда опрыскивает одеколоном. И внимательно смотрел за колеблющимися столбиками ртути. Они были видны в У-образной стеклянной трубке стоящего перед ним на столе прибора.

Николай не знал, что это за прибор. Но чувствовал, что его руку начинает сжимать, как кольцом. Все сильнее и сильнее. Сердце забилось резко. Николай задержал дыхание. Он считал, что сердце необходимо заставить работать нормально. Но не мог, оно его не слушалось. Доктор перестал надувать грушу. Он встал, отдал Николаю медицинскую карточку и сказал:

– Одевайтесь! Идите по остальным кабинетам. Закончите – и сюда, с карточкой.

Николай так и сделал. В коридоре просмотрел медицинскую карточку, но там о его сердце еще ничего не было написано. И он пошел к глазнику. Здесь было проще. Не нужно было волноваться. Главное – сердце. Николай это отлично понимал. Он прочитал вслух без запинки все буквы на ярко освещенной диаграмме. Его не перебивали и не переспрашивали.

В кабинете по нервным болезням Николай освободился быстро. Он постоял перед доктором, закрыв глаза и вытянув руки. Пальцы на них были растопырены. Они не дрожали.

Остался еще один кабинет: проверить слух. Доктор поставил его в угол комнаты, отошел и зашептал, а Николай слушал и повторял за ним громко:

– Тридцать шесть… Двадцать один. Сорок два.

Все прошло гладко. В углу было хорошо слышно.

Затем Николай сел на специальный стул. Доктор велел ему закрыть глаза и отогнул его голову набок. Он начал вращать стул. Быстро, быстро. Внезапно врач остановил стул и велел открыть глаза. Это была скверная штука. Мир сразу покачнулся в глазах Николая. Стена накренилась вправо. Николай видел, как пуговица на кармане халата врача понеслась вбок. От нее расходилось кругами какое-то сияние. Николаю показалось, что он кренится влево. На самом же деле он продолжал сидеть прямо. Ему только хотелось покачнуться влево, чтобы сохранить равновесие. Но он сидел прямо. А доктор следил, не качнется ли пациент. Это было испытание. Николай подумал: «Наверно, в самолете так же, – и потом: – «Вот я и завалился». Но доктор сказал ему спокойно:

– Не тошнит? Позовите следующего.

Все. Теперь нужно было идти в первый кабинет. Снова появилось волнение. Все врачи пропустили его и написали «Годен». Почему же рыжий ничего не поставил? Наверное, есть сомнение. Сердце, сердце!

Николай пришел и протянул рыжему старичку свою карточку. Тот взял ее, просмотрел и написал размашисто: «Годен к поступлению в летную школу и прыжкам с парашютом». Это было неожиданно и очень просто.

Николай спросил:

– И все?

– А что же еще? Идите, вам поставят в регистратуре печать.

Это было слишком просто. Значит, здоров. И сердце. Знаменито!

Николай присел в приемной. Просмотрел карточку. Жалко, что его не подождали Женя и Тима. Можно было бы поговорить. Как это ловко – допущен! Это замечательно – годен!

Он прочитал в карточке: «Сложение атлетически-мускулистое». Это у него? Да! Николай никогда не обращал внимания на свое тело. Широка ли у него грудь? Крепки ли руки, ноги? Это его не волновало. Ему было все равно. Он не интересовался этим. И не к чему было. Пожалуй, даже стеснялся об этом думать. А теперь это стало очень важным.

Николаю захотелось посмотреть на свои руки. Он закатал рукава сорочки. Так и пойдет домой! На улице тепло.

Руки у него большие и ширококостные, с упругими дольками мускулов. Совсем мужские. Да, он мужчина. Уже настоящий мужчина! Как Тима, и даже… Нет, Тима мужественнее, но он старше его намного и в Красной Армии был.

Все обошлось как нельзя лучше. И главное – просто. И сердце не подкачало. Правда, сначала было много волнений. Ну, да кто же не волнуется? Особенно в таких случаях. Николай встал и оглянулся, словно хотел увидеть того, кто не волнуется. Сложил вчетверо медицинскую карточку и пошел к выходу. Он держал ее в руках и шел широкими шагами. На улице только что прошел дождь, и на асфальте словно была разлита ртуть.

Вместе с ним вышел высокий юноша. Широкоплечий и с длинными руками. Он поравнялся с Николаем и повернул к нему лицо. Шевельнул ладонями и сказал:

– Вот и не пропустили.

– Вас?

– Нуда.

Они пошли вместе, и Николай спросил:

– Что же так?

– Шумы.

– Где?

– Да в сердце.

– Обидно…

– Что обидно?

– Ну что не пропустили.

– Еще бы!

Они завернули за угол, и юноша продолжал:

– А я-то мечтал! Два раза пытался. В прошлом году и сейчас.

– А где вы работаете?

– Я? Видите ли, я – музыкант. Конечно, странно: музыка и авиация. Но это получилось внезапно. Я как-то случайно был на вокзале.

Они пересекали переулок. Юноша говорил:

– С вокзала отправляли молодежь. Поезда еще не было. Пришлось мне дожидаться. Ребята тоже стояли на перроне, около своих чемоданов. Около них ходили родные: матери, невесты. Тут же стояли военные в форме летчиков. Они руководили отправкой.

Их разъединили встречные прохожие. Потом они опять сошлись.

– Ребята пели авиационный марш. Они были так веселы. Мне казалось, что песнь заполнила весь вокзал. Она отражалась от стеклянной крыши и гремела внизу. А я – музыкант. Вы понимаете?

– Да.

– Но я не предполагал, что песня так может подействовать. Впрочем, это, может быть, потому, что всегда человеку хочется чего-то необыкновенного…

– Да… Главное – это сердце.

– Что? Сердце? Ах, да.

Николаю было невыносимо жалко идущего рядом. Он остановился и сказал:

– Мне – туда.