Юрий Васильев - «Карьера» Русанова. Суть дела

— Правда, что ли? — не поняла Маша.

— А кто его знает, — улыбнулся Дронов. — Он все может… Только вот Демин его еще больше загипнотизировал. Дали Генке лесовоз. Отличная машина, новая. Зверь. А дали почему? Во-первых, так получилось, потом — шофер ведь он первоклассный, ему грех на самоварах ездить. Так? А у Демина старый МАЗ, четвертый год добивает. И что вы думаете? Демин, конечно, человек семейный, но и заработок приличный, а все как-то в долгах, десятки сшибает… На Геннадия косился — дескать, сопляку новую машину дали, а я вот, кадровый рабочий, обиженный хожу… Геннадий возьми да и поменяйся с ним. Понимаете? Сам к директору ездил, доказывал, ну а в смысле чего кому доказать — тут против него не выстоишь… Теперь доволен — на «Татре» в месяц четыре тысячи выгонял, а на МАЗе две с полтиной с трудом возьмет.

— Меня не было, — сказал Княжанский. — В командировку ездил… Я бы им показал меняться!

— По-моему, он поступил правильно, — сказала Маша. — Человек одинокий, а у Демина семья.

— А кто говорит — нет? Он-то, может, и правильно поступил, а вот Демин… Тут ведь с какой стороны смотреть, Мария Ильинична. Я бы, например, не взял машину. Это вроде подачки…

— Ты бы не взял, а Демин взял, — сказал неизвестно откуда взявшийся один из близнецов. — Потому тебе и не предлагали… Ни черта вы не поняли, парни. Геннадий просто спортсмен, ему интересно было — сможет он эту лайбу до ума довести? И довел. Игрушку из нее сделал… Интересно было — обставит он Демина?

— Ну, положим, еще не обставил, — сказал Герасим.

— И класть нечего. Почитай последнюю сводку, Фокин привез.

— Ну, паразит! — захохотал Дронов. — Ну, прощелыга! Даром что в армии не был.

Пришел еще один близнец и прямо с порога сказал:

— Мозоли — пережиток эпохи топора и кувалды! Мозолями гордиться нечего! Разве не так? И грязь, и пот, и рваные телогрейки — это что? Регалии рабочего класса? Нет, это продукты еще недостаточно организованного общества.

— Обалдел? — спросил Герасим.

— Зачем так грубо? Это слова Русанова.

«Кажется, я наслушалась больше, чем надо, — подумала Маша. — Куда ни кинь, везде Русанов. Легенда прямо, ей-богу!.. А это что такое? Тоже небось имеет отношение к вездесущему Русанову?»

На стене висел плакат: «Побьем Рислинга! Нас семеро, а он один!».

— Это наша программа-минимум, — сказали близнецы. — Наша программа-максимум — обставить шестую автобазу и посмотреть «Великолепную семерку», а минимум, как уже указывалось, — побить чемпиона области по боксу Семена Рислинга. Нас Геннадий тренирует.

— Ну, герои! — рассмеялась Маша. — А теперь, как бы мне повидать самого Русанова?

— Никак, — сказал Герасим. — Нет его. Он на втором прорабстве, за Делянкиром. Лес возит. Так что приезжайте через неделю.

Маша разозлилась. Черт знает что! Нет его, так и нечего было здесь столько торчать. Понаговорили три короба… Она себе его уже представляла. Спокойный, широкий, уверенный. Правильный. Не ругается, не курит. Помогает товарищам, горит на работе, в свободное время изучает английский и готовится в институт. Можно хоть сейчас писать очерк… А что изменится, если она его увидит? Внешность опишет?

— Ничего у меня не вышло, — сказала она, вернувшись, Кареву. — Не застала я вашего Русанова.

— Моего Русанова? — улыбнулся Антон Сергеевич. — Ну, не застали, и ладно. Не к спеху, Мария Ильинична. Не к спеху…

Делянка, с которой бригада Русанова вывозила лес, лежала в распадке ключа Веселого. Геннадий смотрел на поросшие мхом крутые скалы по ту сторону распадка и старался угадать характер человека, который ухитрился так ласково назвать эту мрачную теснину. Говорили, будто Веселым ключ назван за буйный нрав реки Каменушки — она-де вытворяет здесь время от времени такие штуки, что небу тошно… Вот эта хилая речонка? Вряд ли. Не из чего ей вытворять, фактура не та. Скелет, а не река. Кожа да кости. Повсюду торчат коряги, осклизлые, узловатые, как ревматические пальцы; желваками выпирают камни на перекатах… Умыться — и то мелко. Пока зачерпнешь пригоршню, руки об дно обдерешь.

Геннадий кое-как ополоснул лицо и вернулся в барак. Над распадком висела необычная тишина. Второй день стояли машины. И второй день Саша Демин дулся в карты. Играл он как-то вяло, по обязанности, ни азарта, ни просто интереса к игре у него не было. Но Геннадий, посмотрев, как он сдает карты, понял, что игрок Демин давний.

— Злоупотребляешь, — сказал Геннадий. — Нашел бы дело какое.

— Какие тут дела?

— И то правда… Балдеете вы от скуки. Интересно, кто за простой платить будет? Поеду завтра на базу, выну душу, у кого она есть!

Геннадий разулся, кинул сапоги в угол и повалился на тюфяк. Лежи и смотри в потолок. И думай, что теперь делать. Как же, бригадир! Ответственное лицо…

— Хороший из тебя начальник получится, — сказал Демин. — Голос у тебя начальственный. — Он подмигнул. — Когда большой шишкой станешь, не забывай…

«Когда я буду шишкой, — усмехнулся про себя Геннадий, — я перво-наперво велю наголо стричь и ставить к позорному столбу всяких полудурков и недотеп… Стоим вторые сутки! И чего стоим? От того, что два прорабства не могут договориться, куда возить лес. Конторы рядом стоят, окно в окно, и начальники небось по вечерам в преферанс дуются, пиво пьют, а вот договориться… Тра-та-та! Меня волнует судьба плана! — Он даже крякнул от удовольствия. — Ох, Генка, ты, случаем, не переигрываешь? Ничего, лучше переиграть, чем недоиграть… Мне этот план — гори он синим огнем, но в этом плане куется новый Геннадий Русанов. Вожак! Я же говорил, что меня через три месяца будут на руках носить. И уже почти носят…»

— Вроде бы дожди на перевале идут, — сказал Демин. — Не слыхал? Как бы Каменушка не разлилась.

— Чепуха, — вяло отозвался Геннадий. — Тоже мне Миссисипи… А разольется — нам-то что? Не велика беда. Перезимуем…

Он задремал и сквозь полудрему слышал, как Демин с кем-то лениво переругивался то ли из-за карт, то ли из-за чего еще, потом подумал, что давно уже должен был вернуться Пифагор с третьей делянки, разве что завернул по дороге на прорабство, и тогда напьется в дупель… Вот еще явление господне! Дернула меня нелегкая с ним связаться! Гнали бы его в три шеи… Увиделась худая, будто сломанная где-то посередине фигура с пустыми глазами и глубоко запавшим ртом… Откуда он пришел в поселок, никто не знал, помнили только, что было это года два назад. Ходил по дворам — кому уголь поднести, кому дров наколоть; к вечеру напивался, садился где-нибудь на завалинку и тихо мычал… Так бы и сгинул, как пришел, но подобрал его зачем-то Княжанский, определил в гараж, благо, оказался Пифагор хорошим слесарем, и вот уже второй год тянется эта канитель. Уговаривают, увещевают — не пей, сукин сын! А он пьет… Мужик он, правда, тихий даже во хмелю — сидит, уставившись стеклянными глазами в одну точку. Потом захлопает красными веками без ресниц и начнет сыпать слезы…