Феоктист Березовский - Бабьи тропы

— Небось, все работников держат?

— Нет, Будинский не держит. Да ему работник и ни к чему — не сеет. Гаврила Терентьич и Ипат Харитоныч держат. А как же! — старик опасливо оглянулся и продолжал: — Держат. Хозяйства-то у обоих большие… и посевы большие… Без работников им никак не управиться. — И, как бы спохватившись, он торопливо добавил: — Ну, только у нас ничего такого… чтобы насчет обиды горбачам… В этой деревне народ хороший. Можете оставаться без опаски…

Рязанец пристально посмотрел на хитроватое лицо старого бродяги, но ничего не сказал. Молчали и остальные поселенцы.

— Это я вам говорил, — продолжал Никита, — насчет тех ссыльных, которые посмирнее. Ну, а те, что побойчее, бродяжить уходят. Всю жизнь колесят по лесам да по степям. Зимой у мужиков в банях живут, вроде меня… Так и дохнут. А некоторые в города уходят. Спиваются. Под заборами дохнут. А бывают и такие, которые на золотые прииска бегут. — Он махнул рукой и добавил: — Тоже пропадают… даже наверняка…

Поселенцы задумались. На березовый лес да на деревню поглядывали. К вечерним звукам прислушивались.

За поскотиной, в белостволом березняке с мелкой, но густой уже и курчавой зеленью умолкали последние птичьи песни. Одиноко и тоскливо звучал голос бездомной птицы — кукушки, перекликавшейся с тонкоголосой пичугой, все еще просившей: «пить-пить!»

Оттуда, из леса, к землянке потянуло легкой и манящей прохладой, пропитанной запахом весенней березы и диких ирисов — по-здешнему называемых «кукушкиными слезами».

Трое мужиков неотрывно смотрели на лес.

А белокурый и курчавый парень, вытянув шею и подавшись вперед, прислушивался к гомону, доносившемуся от села, над которым стояло облако пыли. Там вдоль всей улицы по-прежнему заливисто тявкала собачонка, мычали коровы, блеяли овцы и звонко перекликались зазывные голоса баб и девок, встречавших своих буренок.

Черный корявый мужик, отрываясь взглядом от леса, посмотрел на село и спросил своих соседей:

— Ну, как, ребята… Останемся, что ль?

Рязанец почесал за ухом, тряхнул головой и решительно ответил:

— Ну, нет!.. Пропади она пропадом, эта сторона. Убегу!

А курчавый парень вскочил на ноги и весело крикнул:

— А я остаюсь, братцы. Все одно помирать… здесь ли, там ли — какая разница?

Загалдели мужики, заспорили.

Одни говорили о крепком деревенском житье и советовали остаться здесь, на месте приписки. Других тянули леса сибирские дремучие, степи широкие и жизнь вольная, с котомкой за плечами.

А старый бродяга посматривал на них смеющимися прищуренными глазами и в уме прикидывал, кому из них жить и кому пропадать.

Поговорили мужики, поспорили и решили: четверо бродяжить идут, один остается.

Простились со стариком Никитой, к деревне двинулись.

За рекой, над лесом, все еще полыхал лиловый закат. Но вечерние сумерки все гуще и гуще окутывали поля, луга, лес, речку, дворы и серые бревенчатые избы, крытые дерном. Угомонилась деревня. Затихли собачьи голоса. Бабы и девки кончали доить коров. Кое-где в избах наскоро ужинали и ложились спать.

Белокурый курчавый парень прошел улицей уж полдеревни — все к избам присматривался. Наконец выбрал новую избу и вошел в ограду.

Около сеней встретилась старуха с лукошком. Лицо у старухи, как засохший гриб. Под седыми бровями глаза слезятся. Старый синий сарафанишко — словно на клюку одет. Подошел парень. Весело гаркнул:

— Здорово, бабуня!

Старуха покосилась:

— Здорово…

— Где тут… который хозяин?

Старуха приставила к глазам руку козырьком:

— Зачем тебе хозяин понадобился?

— Дело есть… сурьезное.

Присмотрелась старуха к веселому пареньку, одетому во все серое и державшему в руках арестантские коты, спросила:

— Горбач?

— Нет, — ответил парень, — в работники пришел наниматься.

Заворчала старуха:

— Видать тебя… Тоже работник сыскался… Поселенец, поди?

— Он самый, бабуня. Да я смирный!..

— Не робки и мы, — сказала старуха, оглядывая парня с ног до головы. — Ступай в избу — там хозяин.

— А как его зовут?

Сурово взглянула на парня старуха, ответила:

— Филат. Иди… Нечего лясы точить!

Шмыгнул парень через сенцы. Вошел в избу, обежал глазами стены, завешанные хомутами, шлеями да уздечками. Перекрестился. Потянул в себя воздух, пахнущий парным молоком и простоквашей, и, обращаясь к мужику, гаркнул:

— Здорово, дядя Филат!

Рыжий, высокий и костлявый мужик сидел у окна за столом. А молодая краснощекая и чернобровая хозяйка с большими черными глазами собирала ужин. Мелькала в кути темным кубовым сарафаном, крутой грудью да полными плечами, оголенными из-под холщовой рубахи, висевшей на узеньких тесемках.

Поздоровался и Филат:

— Здорово! По какому делу пожаловал?

Парень оскалил мелкие белые зубы:

— В работники принимай, дядя Филат! Полдеревни прошел… никуда больше не пойду…

Засмеялся Филат:

— А откуда ты знаешь, что Филатом меня зовут?

— Дух на меня накатывает, — бойко заговорил парень, сверкая ровными и белыми зубами. — Вроде как с неба находит на меня… вот и угадываю людей… Сразу!

— Та-ак, — протянул Филат, посмеиваясь и раздумывая.

— А ежели мне не надо работника, на это что скажешь?..

— Все равно принимай. Я ведь много не запрошу…

— А сколько?

— Харчи и одежда — твоя.

— Не дорого, — ухмыльнулся Филат в рыжие усы и спросил:

— Как звать-то тебя?

— Степан… по прозвищу Ширяев.

— А из каких будешь?

— Раньше крестьянствовал. Ну и в городе жил… всяким рукомеслом занимался. А теперь поселенец. Из-под Тюмени я. Вот пришел в вашу деревню на поселение.

— Вижу…

Почесал Филат рыжую куделю около уха. Подумал. А затем деловито сказал:

— Ладно. Проходи… садись.

Молодой поселенец прошел к столу, сел на лавку. Бегал голубыми глазами по голым и круглым плечам хозяйки, скалил зубы и быстро говорил Филату:

— А что же не спрашиваешь насчет какого другого рукомесла? Какой, мол, работник буду?

Оплат рассмеялся:

— Знаем… Живут тут у нас в деревне два поселенца. Хозяева не обижаются на их работу. Будешь хорошо работать — не обидим. Харч не жалко. Одежонка тоже найдется. Рубля два на выпивку дам… за год…

Поселенец вскочил с лавки. Испуганно замахал руками:

— Не надо! Не надо, дядя Филат!..

Не поймет Филат:

— Чего не надо? Почему не надо?

— Денег не надо, дядя Филат!.. Не надо!.. Ну их к лешему, твои деньги!

— Да почему не надо-то? Обскажи толком.

— Укокаешь, дядя Филат! — вырвалось у парня.

Сдвинул Филат мохнатые брови, рыжую голову в костлявые плечи втянул. Хмуро бросил:

— У нас этого нет… не бьем… Можешь жить без опаски…

Поселенец все еще не верил: