Феоктист Березовский - Бабьи тропы

— Понял, отец Мефодий… Больше не пойду на искушение дьявола…

Степан напряженно вслушивался в грозный голос монаха и не все понимал в его витиеватой речи.

Мефодий громил уже другого послушника, получившего в храме подзатыльник:

— А тебе, Димитрий, должно быть, надоело воду возить с реки да песок целительный доставлять в монастырь для освящения! Ну, говори: надоело?

— Нет, отец Мефодий, — так же смиренно ответил послушник. — Прости, отец… Но должностью своей доволен.

— Зачем же ты чуть не полдня спал вчера в лесу и морил там коня в упряжке?

— Нечистый, — бормотал послушник, — нечистый попутал… Прости, отец Мефодий… прости…

— Ай-я-я, Димитрий… Нехорошо!.. Ты забыл, что покровитель твой святой Димитрий Солунский был великий трудолюб. И смиренный богу служитель!.. А ты — лодырь! Да еще лукавый лодырь!.. Как ты выполнял сегодня эпитимию? Как замаливал свой грех?

— Прости, отец!

— Ладно. На этот раз прощаю твой грех, — сказал Мефодий. — Посылаю тебя с сего дня на монастырскую пашню. Будешь ходить там за сохой… — И тоже пригрозил послушнику: — Но помни, Димитрий: не исправишься — выгоню из монастыря!

Изредка высовывая голову из-за угла, Степан вслушивался в грозные речи монаха.

Мефодий обратился к монаху, стоявшему рядом с ним:

— Отец Кирилл, ты пойдешь сегодня на кухню. Заменишь отца Иону. Что-то захворал отец Иона… Да смотри хорошенько за поварами… смотри, чтобы побольше берегли монастырское добро, да поменьше потчевали богомолок… Слышишь?

— Слышу, отец Мефодий, — ответил монах. — Будь спокоен!

— Не доглядишь оком, поплатишься боком, — строго предупредил Мефодий.

— Чую, отец Мефодий, — смиренно проговорил монах. — Понимаю: свой глаз алмаз, чужой — стеклышко.

— То-то!..

Мефодий повернулся к другому монаху, стоявшему слева от него:

— А ты, брат Мелентий, с сего дня сядешь на водовозку вместо послушника Димитрия. Пусть этот лодырь лукавый походит теперь за сохой. После я найду тебе замену. А пока поезди за водой и за песочком…

Степан понял, что отец Мефодий занимает в монастыре какую-то высокую должность и сейчас распределяет монахов и послушников по работам.

В это время из храма стали выходить небольшими группами богомольцы, среди которых Степан заметил свою жену и пошел навстречу ей.

Ходил Степан по лесу между монастырем и рекой и незаметно дошел до реки. Увидел на берегу одинокого рыбака-монаха. Поздоровался.

— Здорово живешь, отец!.. Клев на уду…

— Здравствуй, — ответил монах, не оглядываясь на Степана.

Степан огляделся и, не заметив около монаха наловленной рыбы, шутливо сказал:

— Знать, рыбка-то сегодня не ловится… А может быть, рыбак худ, потому и рыбы нет тут?

Большой, красноносый и обросший белыми волосами монах поднял голову, удивленно посмотрел из-под белых и мохнатых бровей на Степана и хмуро сказал:

— Не клюет сегодня…

Помолчав, он спросил Степана:

— Покурить нет у тебя?

— А разве ты куришь? — спросил в свою очередь Степан, смеясь и подсаживаясь к рыбаку.

Монах еще раз повернулся к Степану, обдал его перегаром водки и сердито сказал:

— А что я… не такой же человек, как ты?

— Да ведь грех, поди, монахам курить, — смеялся Степан, доставая из кармана холщовых портков кисет с табаком и трубку. — Не боишься, что бог накажет?

Монах мотнул головой и угрюмо процедил:

— Нужен я ему… богу-то…

— Неужель, в самом деле, не боишься?

— А чего его бояться? Разбойник он, что ли, бог-то? Набивая трубку и посмеиваясь, Степан говорил:

— Люди сказывают: наказывает он за грехи… смертью карает! А праведным чудеса показывает…

У монаха с похмелья голос немного хрипел.

— Паломник, значит? — сказал он, оглядывая Степана с ног до головы, и протянул: — Та-ак…

Он отвернулся к удочке, помолчал и, снова поворачиваясь к Степану, спросил:

— Из каких ты будешь?

— Крестьяне мы, — ответил Степан.

— Откуда?

— Родился далеко, почти в России, — уклончиво ответил Степан. — Вырос в деревне, близ Тюмени. Все время крестьянствовал. Живал и в городе. Только не в Тюмени…

— Та-ак, — опять протянул монах и снова оглядел Степана. — Вижу… Сам деревенскими делами занимался… крестьянствовал… Значит, будем знакомы… Давай-ка покурим!

Не ожидая ответа, он выдернул из рук Степана только что набитую трубку, вынул из кармана свои спички и, закурив, продолжал разговор:

— Как зовут тебя?

— Степаном… А прозываюсь Ширяевым.

— А мое имя во Христе — Игнат. Зови меня братом Игнатом. Слышь? Порядок такой в обители.

— Чую, — ответил Степан, — запомню, брат Игнат…

С этого и началось знакомство Степана с братом Игнатом, который служил в покоях настоятеля монастыря.

Угрюмый и неразговорчивый с другими, брат Игнат в свободное от работы время часами разговаривал со Степаном, гуляя по лесу либо по монастырским угодьям. Обо всем говорили: о крестьянском житье-бытье, о мужицком хозяйстве, о посевах и сенокосах. Пробовал Степан заводить разговор о монастыре и о жизни монахов, но всякий раз брат Игнат переводил разговор на другое. Не любил Игнат говорить и о бабах, всех их он считал блудницами и греховодницами. И с Петровной избегал встреч. Увидев Петровну, выходящую с мальчиком из храма, сдвинет белесые и мохнатые брови свои и буркнет Степану:

— Вон Ева твоя идет… Прощай… В другой раз потолкуем.

Чтобы поближе сойтись с монахом, однажды Степан принес на реку бутылку водки, которую они тут же, во время рыбалки, стали распивать через горлышко, закусывая черным хлебом и луком.

Сам Степан сегодня мало пил, а брат Игнат то и дело прикладывался к бутылке и почти совсем не закусывал.

— Почему не закусываешь? — спросил Степан.

— А чего тут закусывать? — усмехнулся монах, закидывая удочку в воду. — Всего-то у нас с тобой одна бутылка на двоих. Проскользнет, поди, и без закуски.

Выпивая, они опять заговорили о крестьянском житье-бытье. Игнат рассказывал о малоземелье в России, о недородах и голодовках российских крестьян, о бегстве мужиков из родных деревень, куда глаза глядят, с единственной надеждой — надеждой на помощь божью.

Степан внимательно слушал монаха и лишь изредка вставлял свое слово насчет монастырей и монахов, молитвы которых бог должен бы услышать и помочь мужикам. Но Игнат обходил слова Степана молчанием, либо отделывался короткими фразами:

— Конечно, на все воля божья… Господь все может… Только не всегда он хочет помочь…

День этот был солнечный, тихий. Пахло сосной, таежной прелью и багульником.

Они сидели на берегу, около самой воды, под тенью большого куста черемухи.

А перед ними раскинулось гладкое и широкое плесо реки, усеянное темно-зелеными пятнами островков. Далеко от них на востоке маячил противоположный таежный берег реки. Прозрачное светло-зеленое зеркало реки, точно сказочное живое чудище, мчалось мимо них с огромной быстротой. Сквозь мчащееся тело этого чудища плыли против течения стайки хариусов с быстро мелькающими хвостами.