Анатолий Афанасьев - Больно не будет

Когда он, сидя в кресле с сигаретой в зубах, безмятежно осмысливал очередной, уже совсем фантастический вариант Кириного отсутствия, будто она попала в какую-то дурную, стыдную историю и решила избавить его от соучастия, перезвонила Галка.

— Гриша, я сделала все — ее нигде нет.

— Где-нибудь она все же находится, — умно и с долей насмешки уточнил Новохатов.

— Ты еще можешь острить! — в Галкином голосе рыдания. — Да неужели в вас ни в ком нет сердца? О боже! Ты же сейчас должен... Гриша, ты что, разлюбил Киру? Мне ты обязан сказать правду. Понимаешь? Обязан!

Новохатов ответил хладнокровно:

— Понимаю, что обязан. Но не понимаю почему?

Галка объясняла ему минут десять на полном надрыве, что Кира почти святой человек, вдобавок она полезла в дебри мистики, где не смыслила ни бельмеса. Гриша никак не мог поймать паузу, чтобы вежливо распрощаться. Его громкие «Минутку, Галя!» лишь подливали масла в огонь. Когда она начала что-то чудовищное вспоминать о своем втором муже, путая его с самим Новохатовым, он окончательно потерял терпение, швырнул трубку на рычаг и отключил телефон.

Он думал вот о чем. Он думал, что если наступит ночь и жена не вернется, то что же это будет такое? И не находил ответа.

Глаза ему открыла Галя Строкова на третий день его сверхъестественной, одинокой прострации. Ей Кира позвонила из города Н. Галка разговаривала с ним на этот раз, как с покойником, и он испугался услышать правду, какую ему предстояло услышать, и сгоряча чуть опять не бросил трубку. Но и жить дальше он не мог, не имея сведений о Кире.

— Хочешь, я к тебе приеду? — спросила Галка.

— Говори по телефону.

Он узнал, что его любимая жена сейчас живет в каком-то городе Н. и, кажется, с кем-то...

— С каким кем-то?! — заорал Новохатов. — Ты что, совсем очумела?!

Галка заискивающим, не своим голосом что-то пыталась ему втолковать, что-то нереальное и скверное.

Вечером, вскоре после этого разговора, к нему, как обычно в эти дни, зашел на огонек закадычный, еще со студентов, друг Кирьян Башлыков. Он не узнал Новохатова, постаревшего, отрешенного. Новохатов смотрел на друга блуждающим взглядом, тоже, видимо, не вполне его узнавая.

— Это ты, Кирюша? Вот, знаешь ли, казус какой. Кирку умыкнули. Ей-богу! Наверное, цыгане. Увезли в город Н. и там силой удерживают... Да ты не пугайся, я здоров. Я тебе точно говорю, мне Строкова звонила. Надо ведь ехать скорее, а тут снова осечка — поезд будет только утром. Чертов наш сервис! Головы им всем поотрывать!

Башлыков обошел друга, сидящего посреди комнаты на стуле в трусах и пиджаке, и пристроился напротив на кушетке.

— Кому ты хочешь поотрывать головы?

— Железнодорожникам, кому же еще.

В их дружбе Новохатов всегда верховодил, был первым. Правда, Кирьян Башлыков успел значительно дальше продвинуться по службе: он защитил кандидатскую и собирался возглавить очень перспективную лабораторию. Башлыков был рассудительным, деликатным человеком, невысокого роста, с какими-то треугольными залысинами на массивном черепе. Женился он сразу после института на однокурснице и уже обзавелся тремя детьми, что по нашим временам считается проявлением чуть ли не некоего героизма либо дурости. Видеть падение друга Башлыкову было больно. Он понимал, что у Гриши горе, но ведь это было обыкновенное житейское горе, ординарное, как задачка для первоклассника. Разве может уважающий себя человек до такой степени распускаться, чтобы сидеть в трусах посреди комнаты и молоть несусветную чушь. Башлыкову повезло: жизнь пока не наносила ему ударов ниже пояса, и поэтому он мог обо всем рассуждать с олимпийским спокойствием. В эти дни он почувствовал, что окончательно вышел из-под власти Новохатова, не слишком обременявшей его, скорее подбадривающей, но все же иногда легонечко покалывающей самолюбие.

— Город Н. большой, — сказал Башлыков. — Ты знаешь, где именно Кира остановилась?

— Найду, — просто ответил Новохатов.

— Каким образом?

— Дам объявление в газете, — Новохатов улыбнулся нежной улыбкой безумца. — Фу, черт, и выпить нечего. Вчера допил последнюю бутылку, а сегодня забыл купить. Знаешь, Кирьян, у меня какие-то провалы в памяти. Мелочи помню, а о главном подчас забываю. Скоро стану как Галка Строкова. Слушай, у тебя есть с собой деньги?

— Рублей двенадцать.

— Давай сюда, пригодятся. Может, придется выкуп платить.

От его нелепого шутовского тона у Башлыкова заныл зуб. Он сказал наставительно:

— Не юродствуй, Гришка, тебе не к лицу. Давай спокойно взвесим, что, собственно, произошло. И надо ли тебе куда-то ехать? Ты в состоянии рассуждать нормально?

— Рассуждать — да, жить — нет.

— Что тебе рассказала Галка? Передай подробно.

Новохатов встал со стула и приблизился к другу. Он сел рядом на кушетку. От него пахло потом.

— А ведь ты ни черта не понимаешь, Кирюша! — сделал он невероятное открытие. Засмеялся, повизгивая и давясь смехом, — Вот петрушка-то! Ты умный, современный, науки превзошел, но ведь ты ни черта не понимаешь и никогда не поймешь! Ты же крот слепой. Ха-ха-ха! Думаешь, твой друг истощился? Сочувствуешь, переживаешь? Пустое, Кирюша. Побереги запасы своей доброты, они у всех ограничены. Я тоже был добреньким, ты помнишь. И вдруг стал зверем. Знаешь, что я сделал бы, встретив... того типа? Подкрался бы сзади и воткнул ему нож под лопатку. Ах, как сладко! Погоди, может, я так и сделаю. Ха-ха-ха!

Башлыков с испугом отстранился от прыгающего лица друга, от его мельтешащего взгляда. Ему остро захотелось уйти отсюда, оказаться в другом месте.

— У тебя истерика, Гриша, — сказал он холодно. — Это стыдно!

— Ничего не стыдно! — воскликнул Новохатов. — Ты опять не понимаешь. Нет ничего стыдного. Вообще это понятие ложно. Ужас, сколько ложных понятий мы чтим за истину. Что стыдно? Любить, страдать, плакать? О нет! Стыдно воровать чужую жену? Тоже нет. Ничего не стыдно. Даже быть ничтожеством вроде меня — и то не стыдно. Все это естественно. И глупость не стыдна, и мудрость тоже. Стыда нет. Нет стыда, Кирюша! Его выдумали дуракам в острастку. Ха-ха-ха! Ой, Кирюша, смеху-то!.. Стыдно — у кого видно.

Он тянулся-тянулся к другу руками, точно норовя схватить с неведомой целью, а тот отодвигался уже молча и совсем вдавился в угол, когда Новохатов странно дернулся и затих. Уснул намертво. Башлыков потрогал у него пульс: сердце Новохатова слегка частило, но билось мощно и ровно.

Так и получилось, что Новохатов уехал в Н. не в командировку, а в самовольную отлучку, но об этом никто в отделе не знал, кроме заведующего Виталия Исмаиловича Трифонюка. К нему в кабинет утром пришел Башлыков (они были шапочно знакомы) и принес Гришино заявление. Он сказал, что не знает, по какому вопросу так срочно понадобилось Новохатову выезжать в Н., но, видно, по очень важному. Он убедил Трифонюка представить дело так, будто Новохатов выехал в Н. с официальным заданием. Виталий Исмаилович ценил и уважал сотрудника Новохатова. Еще больше он ценил и уважал дисциплину. Однако он сразу сообразил, что самовольный отъезд Новохатова впоследствии можно будет не раз использовать в качестве морального нажима. Это во всех отношениях, и в производственном тоже, может оказаться полезнее прямого, шумного наказания. Авторитет руководителя, он знал, часто подкрепляется тайной зависимостью подчиненных.