Марк Ланской - Опанасовы бриллианты

Найти подъезд дома на Загородном не представляло труда. Номер квартиры Ольга Павловна запомнила — восемь, четвертый этаж. Она взлетела на верхнюю площадку и остановилась у двери, обитой клеенкой. На звонок долго никто не отвечал. Потом старушечий голос спросил:

— Вам кого?

— Откройте, пожалуйста. Я к товарищу Шприцу. Он меня ждет.

— Кого?

— К Шприцу, к ювелиру. Откройте, ради бога.

Лязгнули какие-то задвижки и дверь приоткрылась на длину цепочки. Подслеповатая старушка долго вглядывалась в Ольгу Павловну и снова спросила:

— Кого вы спрашиваете?

— Шприца бабушка, Шприца, старичка с седой бородкой. Скажите ему, что пришла женщина, которую он ждет.

Старушка долго молчала, потом сказала решительно:

— Никакого Шприца у нас во всем доме отродясь не было.

— Как не было?! Откройте сейчас же!

Ольга Павловна потянула к себе дверь, но старушка проворно дернула цепочку, и тот час же лязгнула задвижка. Стало тихо, как на кладбище. Ольга Павловна ухватилась за перила лестницы и наклонила над пролетом голову, чтобы слезы падали отвесно, не смывая ресниц, и не растекаясь по щекам.

Она вспомнила, как бежала за сберегательной книжкой, вспомнила отрезы, костюм мужа, чернобурку и застонала от боли. Как это могло случиться? Как? Среди бела дня, при всех, своими руками отдала… Какой стыд?! Что сказать людям? Это было колдовство. Нет, колдовства не бывает. Гипноз! Ну, конечно, ее загипнотизировали, лишили воли, разума, ограбили. Ограбили! Ограбили!

Ольга Павловна бросилась к телефону-автомату.

Прошло уже несколько часов с той минуты, как оперативные работники уголовного розыска «закрыли» Московский вокзал.

Но этого не замечали ни пассажиры, направлявшиеся к поезду, ни провожавшие их родственники и друзья, ни носильщики, без всякого спортивного азарта ставившие рекорды по поднятию тяжестей.

Майор Комлев, «закрывавший» центральный выход на платформу, сидел на широкой дубовой скамье неподалеку от перонных контролеров и терпеливо ждал. В своем темносером, не из дорогих, пальто и в шапке-ушанке он ничем не выделялся из толпы.

Не было, разумеется никакой уверенности в том, что преступники пройдут именно здесь и обязательно сегодня. Но в том, что они будут взяты, Комлев не сомневался ни одной минуты.

Задерживаться в Ленинграде после успешной «операции» львовские гастролеры не будут. Преступление было ими уже совершено, и огромный многолюдный город сразу же стал для них тесным и неуютным.

Прибывали и уходили поезда. Сотни людей уже прошли мимо Сергея Ивановича и сотни раз его глаза, останавливающиеся на том или другом человеке, отвечали ему мгновенно и категорически: «Нет»!

До отхода скорого поезда оставалось восемь минут, когда взгляд Комлева впился в лицо старичка, поднимавшегося по мраморным ступеням вестибюля.

Старичок в теплом пальто с каракулевым воротником, в высокой каракулевой шапке, с очками в золотой оправе, очень мало походил на фотографию и на словесный портрет «старого ювелира», нарисованного Ольгой Павловной. Большой желтый портфель и спокойная размеренная походка придавали ему вид крупного специалиста, отбывающего в Москву по служебной командировке. А главное — борода.

На фотографии борода была белая и, как рассказывала потерпевшая, утром была еще белой. А у пассажира черная, кажется, даже завитая. Но эти зависшие над глазами дуги, опущенный книзу нос, тонкие, подобранные губы…

Комлев сонливо откинул голову на спинку скамьи и сквозь полуприкрытые ресницы стал с удвоенной настороженностью следить за каждым движением старика.

Поднявшись в вестибюль, тот подошел к свободной скамейке, поставил портфель и, сняв очки, стал протирать их стекла белым носовым платком. При этом он рассеянно обвел глазами весь зал. Потом встряхнул платком и сунул его в карман. К нему подошел молодой человек в шляпе, в роговых очках и с чемоданом в руках. Очки не могли скрыть его выпученных глаз и рыжих ресниц. О чем-то разговаривая, они направились к выходу на перрон.

«Где же третий? — забеспокоился Комлев. — Должен быть здесь и третий».

Но третьего не было.

Ждать больше нельзя. Сергей Иванович поднялся, потягиваясь, будто со сна, вытянул влево руку и пошел к поезду. От противоположной стены отделился и вышел вслед за Комлевым на перрон неприметный с виду простой рабочий парень. Это был Саша Зотов — молодой сотрудник, лишь два года назад пришедший в органы милиции по путевке райкома. Когда они поравнялись, Комлев вполголоса сказал:

— Побудь до отхода поезда. Первый номер еще не прошел. Сразу же приходи к дежурному по вокзалу.

Старичок со своим спутником был уже далеко. Сергей Иванович прибавил шагу, и они вместе подошли к мягкому вагону. Проводница заметила Комлева. Он чуть-чуть покосился на старичка и отошел в сторону.

Молодой парень в шляпе протянул два билета, и старичок уже шагнул на площадку. Проводница его остановила.

— На ваших билетах, граждане, вчерашний компостер.

Парень возмутился.

— Как вчерашний? Сегодня на вокзале покупал билеты.

— Ничего не знаю, граждане, компостер вчерашний. Можете пройти к дежурному по вокзалу. Если он разрешит, я пропущу, а так не могу.

— Осталось четыре минуты. Мы опоздаем! Вы будете отвечать за это безобразие!

— Граждане, прошу отойти от входа, не мешайте пассажирам. Пройдите к дежурному, пусть разрешит.

Старичок взглянул на часы, потом на своего спутника, и они рысью побежали обратно в вестибюль.

В кабинете дежурного по вокзалу старичок стукнул костлявым кулачком по столу, бросил билеты и завизжал:

— Я сейчас же буду звонить министру. Это возмутительно. В вашей кассе мне подсунули вчерашние билеты. Мы опаздываем на поезд. Пойдете под суд!

Дежурный, невозмутимый, как памятник, молча взял билеты, посмотрел знаки компостера и вернул старику:

— Билеты действительны.

— А что же там ваш проводник? — закричал старичок.

Дверь открылась и вошел Комлев.

— Поезд ушел и вам придется задержаться. Прошу сесть и предъявить документы.

Во избежание пререканий Сергей Иванович вынул из кармана служебное удостоверение. Старичок развел руками и задохнулся от ярости.

— Ах, так?! Значит с нами сыграли дурацкую комедию? Я рассматриваю это как беспримерный акт насилия. О нем станет известно прокурору. Вы возместите мне все материальные убытки.

Комлев стоял и ждал. Хотя лицо его, как всегда, было спокойно, а в душе копошились сомнения. Неужели ошибся? Если старичок и играет, то уж очень натурально. Неужели придется извиняться и отправить их на следующем поезде? Вслух он твердо повторил:

— Прошу предъявить документы!

Старик повернулся к своему спутнику, который с видом ничего не понимающего человека следил за всей сценой, и на азбуке глухонемых пальцами сказал ему несколько слов.