Александр Морозов - Центр

— Я могу при разговоре ссылаться на положительное обсуждение в секторе? — спросил Карданов.

— Не время, Виктор, — еще неувереннее ответил завсектором, и девочки почувствовали себя лишними. Первой сообразила и, не говоря никому ни слова, спокойно покинула комнату Яковлева. За ней вышли Ольшанская и Регина.

Почти двадцать лет назад это было. Карданов пошел тогда в Комитет. И именно Катя выручила его на финише этой истории, когда ему грозило… Что ему грозило? Увольнение с записью: «За утрату доверия администрации» — это как минимум. А в иных озлобленно-оживленных речах проскакивало: «Подсудное деяние».

Катя выручила его тогда, но потом выяснилось, что выручить его было нельзя.

Карданов тогда, не удовлетворившись разъяснениями Ростовцева, пошел-таки в Комитет и имел там для начала беседу в одном кабинете. А потом и другую беседу в другом кабинете.

В первом кабинете с ним попробовали обойтись небрежно. Виктор все спрашивал по существу, как же, мол, так, первоклассный материал, суперактуальный, и почему же тираж с двухсот до пятидесяти снижают, то есть вчетверо? Почему вообще снижают? А ему отвечали не по существу, а все спрашивали встречно: кто он и откуда?

Естественно он представился: такой-то, мол, мэнээс из сектора информации сухорученковского Института. Сам я, дескать, и материал этот в прессе отыскал, сам его, после обсуждения с шефом, выборочно и перевел. Так что выходит, как специалист и, в некотором роде, автор выпуска, как раз и интересуюсь дальнейшей его судьбой.

Но простые его ответы вовсе не доходили до того, кто сидел в первом кабинете. Тот все продолжал, как бы не понимая, что ему отвечают, по-прежнему интересоваться: кто такой и откуда? Наконец Карданов вроде бы уловил, что на самом деле не так важно, кто он и откуда, а важно другое: от кого.

А тут у Карданова позиция оказалась слабоватой: не мог он даже сказать, что от Ростовцева. Клим Данилович его не уполномочил на это. Пытался Виктор в разговоре с шефом заполучить хотя бы уж такие полномочия, но не получил. Ростовцев, во-первых, ему резонно изложил, что для Комитета Карданов — никто (то есть не Витя, а даже и он, сам Ростовцев, — никто). Во-вторых, что так дела не делаются. А в-третьих, достаточно того, что во-первых и во-вторых.

Виктор, правда, возражал, что дела вообще или делаются, или нет. А уж если делаются, то к а к и м е н н о — выясняется в процессе их делания.

На что Ростовцев уже с некоторой грустью закончил:

— Ну, поезжайте, поговорите. Иногда полезно делать бесполезные усилия. Для самого делающего полезно.

Короче говоря, в первом кабинете быстро выяснили, что Карданов ни от кого. Он-то, правда, говорил, что вовсе он не ни от кого, а от себя, но для того, кто сидел в первом кабинете, это как раз и было равносильно, что ни от кого. «От себя», то есть от Карданова, это было необычно, неэтикетно и сто тысяч других «не».

И дело о тираже обсуждать здесь с Виктором не стали. Даже и не подпустили его к этому делу. Предложили удовлетвориться формулировкой «Быть по сему» и отправляться по домам.

Но Карданов отправился по кабинетам, и в конце концов попал во второй кабинет, и сумел-таки навязать его хозяину беседу.

Дали Виктору Трофимовичу такую возможность, и он ею воспользовался, то есть в свойственной ему манере поставил вопрос ребром: они, что, помешают, вред принесут, сокращаемые сто пятьдесят экземпляров?

Насчет пользы, рассудил Карданов, объясняться ведь, кажется, не приходится — для чего же и существуют тогда секторы, отделы и вообще вся сеть научно-технической информации по стране? Естественно, чтобы информировать. Так что насчет пользы нечего, кажется, и слов тратить.

Но вот вред? Или, может, какая опасность, глазу неопытному не видимая? Ведь если польза очевидна, а три четверти тиража объявляются ненужными, то… то что же?

— Вы очень резко мыслите, — сказал хозяин второго кабинета. — Сектор ваш никто не закрывает, и даже сборник этот выходит. А уж тираж и проблемы его распределения — это уж, знаете ли, политика. А политику в области экономической информации определяет Комитет планирования, Госплан, в стенах которого мы с вами сейчас и беседуем.

— Так в чем же она, эта политика? — спросил Карданов.

— А институт, в котором вы работаете, — не отвлекался на ответ хозяин кабинета. — он ведь не сам по себе, а как раз при Госплане. Так что все правильно, Виктор Трофимович, обычная рутинная операция. Мы приняли решение и довели его до Сухорученкова, а уж он спустил его к вам в сектор.

— Нет, это не так. Вы мне говорите о механизме принятия решения, а я спрашиваю о его смысле. Давайте разбираться.

— Ну давайте разбираться.

— Информированность ученого — это польза? Зачем же загодя лишать этой пользы сто пятьдесят человек!

— Подождите, подождите… Вы хоть и молодой человек, но как-то уж у вас это слишком… просто. Информированность — польза… понятно: ученье — свет, неученье — тьма. Но это абстрактно. А истина — она ведь, кажется, конкретна? Не успели еще забыть, институт-то ведь недавно кончали?

— Университет, — несколько неуместно, но вполне конкретно уточнил Виктор.

— А чтобы добраться до истины, надо с чего начинать? С начала. А началось все с того, что вы, младший научный сотрудник сектора информации, натолкнулись на эти материалы.

— Я же ведь знаю общую направленность наших сборников.

— Понятно. Однако же могли и пройти мимо или обратить внимание на другое.

— Я предварительно обсудил целесообразность перевода с завсектором.

— Это с кем же?

— С Ростовцевым Климом Даниловичем.

— Ну, допустим. Кажется, я о нем слышал. И вот вас двое, вы и ваш начальник, определяете, чем нам тут, в Комитете, следует заинтересоваться.

— Материал утверждает ученый совет.

— Ну, Виктор Трофимович, это уже неинтересно. Вы же сами предложили разбираться, а теперь топчетесь на месте. Ну какая разница, двое вас или еще плюс десять? Давайте для определенности остановимся на двух. Так на чем мы остановились?

— Нас двое, и мы определяем, чем вам тут следует заинтересоваться. Так ведь в этом и есть наша профессия — чтобы выбрать интересный и актуальный материал. Заметить его и…

— Подождите! Какая там профессия! Если бы вы не владели профессией, вас бы просто следовало уволить… Но на самом-то деле тут не профессия, а опять-таки политика. Вы двое делаете свою политику — да, да, я все понимаю, конечно, в области вашей профессиональной деятельности… И все же… И вы эту свою политику, причем заметьте, за госсчет — я имею в виду бумагу, типографские работы и так далее — проводите среди нас. Ну а уж нам, — хозяин кабинета радостно взметнул обе ладошки вверх, — позвольте проводить свою линию.