Валентин Катаев - Время, вперед!

Он понял.

Корнеев прав. Конечно, строительство не французская борьба. Ясно! Но с таким же успехом можно было сказать: строительство не театр, не аптека, не все, что угодно. Нет! Тут тонкая хитрость! Кто-то ловко подменил одной мыслью другую, главную, ту, которую просто и вскользь – через плечо выразил прораб. Через сорок шесть дней надо начать монтаж печей, или весь календарный план к чертовой матери, и какие могут быть разговоры!

– Да! – сказал Маргулиес решительно.

Поезд освободил переезд.

Они быстро пошли дальше, перепрыгивая через препятствия.

Солнце входило и выходило из белых, страшно быстрых облаков. Сила света ежеминутно менялась. Мир то удалялся в тень, то подходил к самым глазам во всех своих огромных и ослепительных подробностях.

Менялась ежеминутно температура.

Солнце в облако – ветер тепел, душен. Солнце из облака – ветер горяч, жгуч, резок.

– Ну? Будем крыть?

– Попробуем. Но без шума.

– Ясно.

Они добрались до инженерской столовой участка. Барак столовой и барак конторы стояли рядом – дверь в дверь.

Между ними лежала резкая черная тень, прохваченная жарким сквозняком. В окне шевелился белый колпак повара. Перевернулся большой алюминиевый черпак Он дымился. Это было пюре.

Маргулиес проглотил слюну.

Они вошли в дощатую столовую.

Шум говора. Теснота. Запах пищи. Пустые стаканы.

Пустые стеклянные кувшины с желтоватым налетом высохшей воды. На клеенках сухие следы тарелок. Несколько человек повернулось к ним. Бегло мелькнуло несколько взглядов.

Маргулиес безошибочно прочел в них: "Строительство не французская борьба".

Под потолком качались гирлянды бумажных флажков, выцветших почти до белизны. Флажки сухо жужжали мухами.

Инженеры и техники размахивали у кассы разноцветными лентами талонов. В буфете были яйца, котлеты, балык, чай, черный хлеб, булки.

– Подожди, Корнеев. Одну минуточку.

Маргулиес увидел прилавок с книгами.

– Пока возьми мне что-нибудь. Два яйца, и котлету, и чаю. И еще там чего-нибудь. Вкусненького.

Он сунул Корнееву длинную розовую ленту пятикопеечных талонов. Двадцатикопеечные были голубые. Они завивались стружкой в руках прораба.

– Я сейчас. Может быть, тут есть Пробст. Там интересные расчеты. Займи мне место. Хотя вряд ли есть Пробст.

В столовой была, между прочим, торговля технической литературой. Маргулиес подошел к прилавку.

– Есть Пробст?

Это было безнадежно. Он очень хорошо знал, что на строительстве нет ни одного экземпляра книги профессора Пробста. Но вдруг?

Продавщица с неудовольствием подняла глаза от газеты, осыпанной и прожженной махорочным пеплом. Она поправила кривое пенсне в черной старомодной оправе. Одно стекло было треснуто.

– Шестой человек, – сказала она скучным голосом. Седые волосы выбивались из-под красного платка. Старушка показала крепкие желтые, хорошо прокуренные зубы.

– Возьмите "Механизацию и оборудование бетонных работ" Еремина. Советую. Последний экземпляр. За один час разобрали. Двенадцать штук.

– Ого!

Маргулиес посвистал. – Тю-тю…

("Расхватали Еремина! Ну, будет жара!")

– Давид! Уж яиц нет! – кричал Корнеев, стиснутый у стойки.

– Так хватай что-нибудь другое.

Маргулиес подоил двумя пальцами нос.

– Ну, ладно! – сказал он вяло, – Еремин у меня есть. А нужен Пробст.

Продавщица пожала плечами и опять уткнулась в газету.

Маргулиес следил за Корнеевым.

Прораб уже пробивался от буфета через толпу. Он осторожно балансировал жестяными тарелками и держал подбородком булку.

Его стиснули.

Рядом находился помост. Он взобрался на эстраду и пошел мимо задника, где было грубо и ярко написано кудрявое дерево, хижина и стояла настоящая скамья.

Он шел, как фокусник-жонглер по сцене старинного народного театра эпохи Елизаветы Английской, весь опутанный разноцветными лентами талонов, звенящий металлической посудой, гремящий ножами и вилками.

Котлеты приближались к Маргулиесу. Он уже видел их во всех подробностях пухлого пюре, облитого коричневым соусом.

Продавщица сняла пенсне и постучала по газете.

– Товарищ Маргулиес, Харьков, а? Что вы скажете?

Маргулиес кисло улыбнулся.

– Да, бывает, – неопределенно сказал он.

И отошел.

Корнеев поставил на скамейку тарелки. Маргулиес влез на эстраду и сунул нос в пюре.

– Роскошные котлеты! Между прочим, который час?

Он потянул за ремешок корнеевских часов.

– Без четверти девять.

– Верно идут?

– С точностью до пяти минут.

Не говоря ни слова, Маргулиес слез с помоста и быстро пошел к двери.

– Куда ты, Давид?

Маргулиес махнул рукой:

– Потом.

– Давид! Подожди!

Маргулиес повернулся в дверях:

– У меня в девять прямой провод.

– А котлеты?

– Кушай сам. Я – в гостинице. Может, захвачу. В случае чего – я на междугородной.

Он торопливо выбрался из столовой.

Время – без десяти девять.

Сметана спрыгивает на землю.

Ладони горят, натертые штангой турника. Ладони пожелтели, пахнут ржавчиной. Сметана подбирает с земли пятаки, карандашики, талоны, перышки.

Он вытирает подолом рубахи пышущее лицо.

На тощих деревянных ногах посредине улицы, как нищий, стоит высокий рукомойник. Сметана подымает крышку и заглядывает в цинковый ящик. Воды нет.

Ладно.

Он заправляет рубаху в штаны. На горящем темно-розовом лице лазурно сияют глаза, опушенные серыми ресницами. Он глубоко и жадно дышит. Ему кажется, что он выдыхает из ноздрей пламя.

В бараке – никого.

Он быстро идет по участку.

В бригаде семнадцать человек, не считая моториста. (Интересно, сколько было в харьковской бригаде?) Из них: три комсомольца, один кандидат партии Ищенко, остальные – беспартийные, все – молодежь…

Прежде всего найти комсомольцев – Олю Трегубову и Нефедова.

Участок огромен.

Время сжато. Оно летит. Оно стесняет. Из него надо вырваться, выпрыгнуть. Его надо опередить.

Сметана почти бежит.

Тесовый и толевый мир участка резко поворачивается вокруг Сметаны. Он весь в движении, весь в углах и пролетах.

Сметана видит:

Угол – пролет – турник – рукомойник – мусорный ящик, – и над ним жгучий столб мух.

И в обратном порядке:

Мухи – ящик – рукомойник – турник – пролет – угол.

С телефонных столбов во все четыре стороны света палят пищали черных раструбов. Радиорупоры гремят роялем. Бьют изо всех сил, как по наковальне, аккордами Гуно, коваными кусками "Фауста".

От столба к столбу, от рупора к рупору Сметану перехватывала и вела вперед напористая буря музыки.

Он добежал до почты.

За почтой, в бараке № 104, репетировала группа самодеятельного молодежного театра малых форм – "Темпы".