Валентин Катаев - Время, вперед!

– Слушай меня, корешок, слушай меня, татарская морда! – кричал Саенко, суясь мокрым ртом в ухо Загирова. – Понимай меня!..

И он продолжал завывать:

Эх, был я мальчик с синими кудрями,

На строительство попал.

Сиротой остался бездомным,

Без вины, товарищи, пропал!

– Пусти, Коля, пусти…

– Полегче, ребятишки, полегче!

Стаканы валились с мокрого верстака.

Саенко кричал:

Стаканчики да гра-не-ные

Упали да со сто-ла-ла!

Пил Саенко. Пил набожно хозяин. Загиров сначала не пил, отказывался, жадно смотрел на огурцы.

– Пей, татарин, пей, корешок. Гуляй, не стесняйся. Не обижай меня. Меня каждый обидеть может. Я угощаю. Может, я свою судьбу прогуливаю!..

Он совал Загирову в зубы стакан.

За окном бежала синяя до черноты конопля.

Загиров, стиснув зубы, взял стакан. Он опустил в него пальцы и сбросил в сторону несколько капель. Зажмурился. Выпил. Потянулся к огурцу.

– Обедай, обедай, такую твою мать! – хохотал Саенко.

Водка ударила Загирову в голову.

Он опять опустил пальцы в стакан, стряхнул на стружки и выпил.

Он подражал старым татарам. Аллах запрещает пить водку. В Коране написано, говорят старики, что в капле водки сидит дьявол. Но они были хитрые, эти старики. Они опускали в стакан шафранные пальцы и сбрасывали на пол каплю, ту самую каплю, в которой сидит дьявол. А остальные уже можно было пить безопасно.

Загиров пил натощак и быстро хмелел.

Ему захотелось рассказать дружку про хитрых стариков, про каплю, про дьявола и про Коран.

– Слушай. Коля, – говорил он, доверчиво разводя рот до ушей, до острых, глиняных, движущихся ушей, – слушай, Коля, что я тебе скажу. Как наши старики пьют, так непременно каплю сбрасывают. Ну, сбрасывают прямо пальцами каплю, потому что в той капле обязательно нечистая сила, то есть в той капле обязательно черт; такие хитрые у нас старики, и книга есть. Коран называется, понимаешь, Коля… Коран называется, старики говорят…

Саенко злобно смеялся.

– А, татарская твоя морда, понимаю, бога своего хочете обманывать.

– Бога не обманешь, бога не обманешь, – бормотал хозяин, крестясь в черный угол. – Его не обманешь.

– Твой бог дурак, идеот, пить людям не позволяет, а наш бог – во, что надо, на большой палец, жри сколько хочешь! Не правда, хозяин?

Загиров миролюбиво ухмылялся:

– Зачем так говоришь, Коля? Наш бог, ваш бог, татарский бог, православный бог. Один бог у всех людей, один хороший бог у всех людей.

Он с радостным бессмыслием бормотал эти слова, много раз слышанные в детстве от разных людей. Он широко, нежно и робко улыбался.

Хозяин надел очки. Он тянул с полки маленькую толстую книжечку в черном шагреневом переплете с золотыми словами «Духовные песни».

Он открыл ее и перекрестился.

– Блажен народ, у которого господь есть бог, – прошептал он, благолепно закрывая глаза.

И вдруг он вразумительно запел высоким, негнущимся, заунывным голосом:

Велика страна родная;

Как могучий богатырь,

Полушарье край от края

Охватила ее ширь.

Но к величию пространства

Возвеличь ее, благой;

Правдой первохристианства,

Жизнью истинно святой,

Силой духа, силой слова

Осчастливь судьбу Руси.

К высям царствия Христова

Мысль народа вознеси.

Хозяин поднял целый глаз к темному потолку и повторил с наставительным, углубленным выражением:

К высям царствия Христова

Мысль народа вознеси!

– А ты говоришь – ваш бог, наш бог! – закричал Саенко. – Наш бог вот какой, эх ты, татарская твоя морда.

– Зачем, Коля, ругаешься? – жалобно сказал Загиров. – Ай, как нехорошо, ай, как плохо. Что я тебе сделал такое?

Хозяин продолжал, строго взглянув на товарищков:

Да умрет кумир телесный,

Материальный идеал;

Дай, чтоб идеал небесный

Над страною воссиял!

Изо всей силы захлопнулась дверь и вновь распахнулась.

Ветер, пыль и дождь ворвались в сарай.

Сухим облаком встали и закружились стружки, С полки полетела жестянка с гвоздями. Книжка замелькала листами и закрутилась, как подстреленный голубь.

Через двор пролетала вырванная с дерева ветка.

Черные башни бурана рушились на станицу.

Свет померк.

Хозяин бросился к двери. С грохотом посыпались гробы. Метались и хлопали вишневые полотнища знамен.

Хозяин тащил распахнувшуюся дверь за веревку, как упрямую лошадь. Наконец, он ее захлопнул.

Бежала совершенно уже черная конопля.

– Ай, плохо ребятам на участке, ай, плохо, – бормотал Загиров.

– Пей, татарская морда! – кричал в беспамятстве Саенко. – Слыхал: да умрет кумир телесный, матерьяльный идеал!.. Крой!.. Крой дальше! Пусть его вывернет из земли, к чертовой бабушке! Пускай чисто все поваляет!

Башни бурана летели через станицу, через плотину, через озеро – к площадке строительства.

– Эй, хозяин, хороший человек, седай ко мне, слушай, что я тебе скажу. Смотри сюда.

Саенко отвернулся и, валясь, стал поспешно рыться потайном кармане. Он вытащил протертый до дыр листок бумаги, исписанный полинявшим химическим карандашом.

– Смотри здесь, смотри здесь, хозяин. Папаши моего, отца моего родного письмо. Три месяца назад получил. Его как угнали, папашу моего, отца моего родного. Как записали в кулаки, как угнали… Письмо оттудова пришло. Стой! Не хватай! Не хватай руками папаши моего родного слова. Не заслоняй мне света, не заслоняй, а то убью!

Саенко припал головой к плечу хозяина.

– Слышишь, что папаша оттудова пишет: "Ничего не препятствуй", – пишет. Видишь? "Ничего, пишет, не препятствуй. А где у кого какая наша скотина возьми на заметку. На память возьми скотину. А бжёл поморозь, пускай бжёлы лучше подохнут, чем им достанутся". Можешь ты меня понять, хозяин?

По лицу Саенко текли слезы.

– Так, так, так, – кивал головой хозяин, шептал: – Правильно. Пусть лучше померзнут… Верно пишет, верно.

– Стой! Дальше. Смотри дальше: "В колхоз погоди, а впротчем, как хотишь". Можешь ты это понимать, хозяин? "Впротчем, как хотишь, как хотишь…"

Саенко упал головой в стружки и вдруг вскочил.

– Пей, татарин. Пей, паразит. Моего отца родного угнали, а ты пить не хотишь!

Он в ярости схватил татарина за голову и стал наливать в рот из бутылки.

Водка текла по подбородку, заливалась за ворот.

– Ты чего меня мучишь? – шептал, вырываясь, Загиров. – Какой я тебе паразит?

Его зубы были тесно сжаты, он дрожал. Водка била ему в голову. Голова кружилась. В глазах текло окно.

– Молчи, морда! Молчи! Ребят на участке жалеешь? А отца моего родного не жалеешь? Пей, татарская харя.

– Не ругайся!

Загиров страшно побледнел.