Николай Балаев - Ураган «Homo Sapiens»

— Урра! — восхитился Валька. — Окот умный, ныгыттэпкин! Давай чистить карабин!

— Он не будет стрелять, — тихо сказала Кымыне. — Он верит, что Ины не волк. Он верит — его не убьешь.

— Бабушкины сказки, — Валька ухмыльнулся. — Ты сама-то…

— Молчи! — Кымыне властно положила ладонь на его губы. — Не надо судить. Не надо лишать дедушку его мира. Он всю жизнь работал, и хорошо работал, — разве этого мало? Потом, у него есть особый метод охоты, старики держат его в тайне. Даже я не знаю, а тебе он покажет. Ты стал хороший пастух. Разве не интересно?

— Интересно, милая Кымыне! — Валька подхватил и закружил ее.

Валька шагал сзади и смотрел, как комары едут на спине Окота. Он где-то читал, что комар не может долго летать, и вот вам: природа и этих тварей наделила хитростью. Насекомые сидели на спине Окота ровными рядами, как солдаты на параде. Валька насчитал семнадцать рядов от плеч до поясницы. Войско. А какая организация! Периодически отдельные насекомые взлетали и на их место шлепались другие, уставшие. Подравняются, замрут. Таких бы дисциплинированных воинов какому-нибудь… ну, Дарию. И неизвестно, был ли бы Александр Македонский Великим… Да… Вот какая чертовщина в голову лезет! Валька огляделся. Они шли вверх по Мечегу. Справа у крутых осыпей полосой рос густой ольховник. Настоящий лес, метра три в высоту. Надо прийти с Кымыне, посидеть под деревьями. В лесу-то она еще не бывала. Осенью в отпуск, вот и возьму, покажу. Она всем понравится.

Окот стал, осмотрелся и осторожно побрел через Мечег. На той стороне в ржавых обрывах темнела расщелина. Из нее к реке спускалась корявая лестница из желто-серых плит сланца. По ним прыгал ручеек. Валька пошел следом. Окот залез на третью ступеньку и долго разглядывал ветви ивняка, почти смыкающиеся над ручейком. Наконец поманил Вальку, ткнув пальцем в воду и в сапог. Валька понял: идти только по ручью. Значит, тут? Ну, начинается. Он забрался к старику, глянул: на узких листьях ивы густо висели белые шерстины. А вот на черенке целый пучок. Да, тут.

Окот осторожно полез выше. Валька глянул назад. Если бы дед разрешил стрелять, так вон, в ольховнике, неплохое место для засады. Метров двести пятьдесят. Но нельзя так нельзя.

Через пару минут дно расщелины выровнялось. Неприятно запахло. Крутые стены сблизились, и Валька увидел в правой широкую просторную нишу. В ее глубине, вытаращив на невиданных пришельцев янтарно-красные глаза, застыли волчата. Уже довольно крупные, головастые, светло-серого цвета, они смотрели молча, не зная, как реагировать на непонятное и неожиданное явление. Площадка перед нишей вытоптана, кругом кости, из глазницы оленьего черепа торчит крыло полярной гагары, ивнячок густо присыпан куропаточьими перьями.

Окот протянул Вальке карабин и скинул почти пустой рюкзак с плеча. Оттуда извлек мешочек, вытряхнул под ноги, и Валька увидел небольшие колечки из лахтачьей шкуры. Окот собрал их на кисть левой руки, огляделся и кивнул Вальке на выход из расщелины: смотри, мол. Валька в ответ тоже кивнул: понял.

Окот шагнул к волчатам. Передние оскалились, показав белые зубки, один зарычал. Из середины кучки донесся писк. Окот вытянул над волчатами руки и застыл, Щенки замерли, и тогда старик быстрым движением набросил одному на морду колечко, левой рукой обхватил челюсти, а большим пальцем правой, зацепив колечко, продернул его через голову на шею. Вся операция заняла десяток секунд. Волчонок совсем по-собачьи потряс мордой, фыркнул, вытянул шею, тряхнулся, ременное кольцо исчезло в шерсти. А Окот, давая щенкам успокоиться, снова застыл с поднятыми над ними руками.

Валька смотрел во все глаза. Яркие атрибуты символики, познаваемые с детства в сказках, книгах, кино: мрачное ущелье, вечный звон создательницы жизни воды, стон ветра в камнях, человек, распростерший руки над зверями, — оказались рядом, живыми, реальными, и оттого обрели силу, которой им недоставало в искусных подделках. И Вальке почудилось, что время распалось и он канул в его дремучие необъятные глубины, что в руках его не карабин, а плавниковая дубина и в ущелье решается вопрос, кто выживет в борьбе: крохотная группа людей с таким же крохотным, впервые выхоженным стадом полудиких оленей или могучие безжалостные звери, волей природы задолго до человека поставленные хозяевами всех стад, тогда еще диких, хозяевами животных, не знавших завораживающей ласки человеческой руки и не пробовавших величайшего лакомства с ее ладони — соли…

— Мэчынкы, — старик шагнул назад. — Харашо.

Валька попробовал пересчитать щенков, но они растревожились, лезли друг на друга, заталкивали головы под тельца братьев и сестер в спасительную темноту, скулили.

— Адинасать, — сказал Окот и сапогом из ручья обмыл камни, на которых лежали рюкзак и кольца. — Идем.

— А как?.. Брать разве не будем?

Окот нетерпеливо махнул, и Валька зашагал в недоумении и досаде. Они вышли из ущелья, перебрели речку.

— Дед, объясни, — не выдержал Валька. — Почему не взяли?

— Нелизя, — сказал Окот. — Ины и Нэвыскэт будут ходить в стадо, убивать собачки, олени. Окота. Са-а-авсем плоха.

— Куда уж хуже, — ухмыльнулся Валька. — Окоту жить надо минимум еще сотню лет. А все же: если брать и убивать нельзя, зачем ошейники? На прогулку водить?

— Окот хитрый, — старик прищурился. — Окот толька смотрел, никого не трогал, уходил. Нэвыскэт скажет: «Окот хороший, пускай гуляит тундра». Потом ссенок немнога растет, ошиник хватай, — старик левой рукой сдавил себе горло и высунул язык, — ссенок подыхай, Кто, как убивал — Нэвыскэт не знаит. Долго крисит, идет да-леко-о-о, там будет жить.

Так вот он, древний способ, понял Валька. Да, волки мстят за истребление выводка, потому и придумали древние такой выход. Беспощадный, конечно… Но с волками, как говорится, жить…

В яранге ждал готовый обед. Валька поводил биноклем и разыскал фигурку Кымыне в густом пойменном кустарнике. В руках удочка. Рыбачит. Ну и хорошо.

— Кушай, спи будем, — сказал Окот.

Во сне Валька ел огурцы, пахучие, метровые, а когда проснулся, старика рядом не было. У входа Кымыне потрошила рыбу. Вот откуда сон. Хариус, как и корюшка, пахнет огурцами.

— Поздравляю с первым уловом, — сказал Валька.

— Спа-си-ба, — нараспев, с улыбкой ответила Кымыне.

— Дед ушел?

— Стадо смотреть, — она кивнула. — И меня не дождался. Во-он шагает. Где ваши волки? Наверное, не нашли?

— Да нашли. Только дед… — Валька рассказал о случившемся.

— Какомей! — прошептала Кымыне. — Неужели? — В темных глазах обозначилась жалость, раскрытые губы задрожали. Так прошло несколько минут в молчании и растерянности. Наконец недоумение и жалость пропали, тубы сомкнулись в твердую линию.