Николай Балаев - Ураган «Homo Sapiens»

Афалов положил телефонную трубку и сказал:

— У нас на этот сезон одни вскрышные работы планировались. Ну а план на то и план, чтобы его корректировали. Вот и приказали запустить четыре установки, а на отстойники деньги будут только после нового года. Вот крутим, без них, сам знаешь, какой у нас металл. Государственное дело.

— А у меня частное. Купец Халявин и компания.

— И у тебя государственное, — кивнул Афалов. — Посему мы тут с ребятами покумекали насчет выхода. Сейчас поедем, посмотришь. Как нога?

— Нормально, — Михаил кивнул. — Доктор у вас хороший.

— В милицию звонил?

— Да я и сам вроде милиции. С какими фактами? Засмеют.

— Факт веский — стрельба в представителя власти.

— Мой нарушитель, мне и искать, — сказал Михаил и вспомнил: «Не поймал, а случайно наткнулся». Вздохнул, помолчал, потом добавил: — У вас тут наши внештатники, отделение общества охотников и рыбаков. Вначале там гляну: фотографии есть, документы.

— Ладно, — Афалов встал. — Поехали смотреть наш «Светлый».

Хозяин балка ушел, пока Михаил спал, устав от первого пешего весеннего маршрута и розыска сетей.

Раз удрал, значит, соврал, понял Михаил. Соорудил на скорую руку чай и пошел догонять беглеца. Догнал почти у трассы.

— Отвяжись, инспектор! — всхлипывая и задыхаясь, кричал Сучков. — Добром пока прошу — отвяжись! Стрельну!

Несколько раз он падал. Суетня, бесконечные крики с матом и угрозами сбили беглецу дыхание, и нормальным походным шагом, когда с каждым пройденным километром кажется, что силы только прибавляются, он уже идти не мог. Где скользя в подтаявших суглинках, где торопливой рысью, взмахивая руками, спешил он к трассе. До нее оставалось километра два. Михаил уже слышал автомобильные моторы и постукивание тракторных дизелей, когда Сучков снова упал, и по тому, как он раскорячился, как приподнялся на руках и стал смотреть назад, Михаил понял: выдохся беглец, быстро не встанет. Их разделяло метров семьдесят. Вот и все, подумал Михаил, но тут же увидел, что нет, не все: Сучков потянул с плеча ружье. Выстрелит? Нет. А вдруг? И спрятаться негде. Да чего прятаться, надо просто остановиться, и Сучков опустит ствол. И разойтись, как он просит, «добром»… Нельзя остановиться. И нельзя прятаться. И нельзя расходиться таким «добром». Тогда все сразу одним махом псу под хвост: убеждения, совесть, долг… Высокие слова, а тут… жутко. Вот оно, оказывается, как — под наведенным стволом! Михаил медленно разделился на части. Отдельно руки, отдельно ноги. Всю жизнь они управляются подсознательно, никто ведь всерьез не скажет: «Давайте, ноги и руки, догонять браконьера». Человек скажет «надо догнать», и от этого решения пойдут команды уже из подсознания ногам и рукам. А тут вдруг мозг потушил все остальные мысли и принялся командовать персонально: правая нога — не деревенеть, левая сюда, правая — не поскользнись, вперед, вперед… Руки, спокойно, не тянуться вверх. Да, там лицо, от пули оно не прикрыто даже символически — одеждой — нет и такой призрачной брезентовой защиты. Спокойно, руки, лицо должно быть открыто. Чтобы этот подонок видел, что его не боятся. Пусть убедится, что оружие не страшно.

Ружье дрожало в руках Сучкова, ствол плясал и прямо прыгал, а Михаилу казалось, что он неотрывно смотрит ему в глаза. Не может долго продолжаться это противостояние черного блестящего кольца и глаз. Не так просто — выстрелить в человека. Еще десяток шагов — и опустит. Не посмеет… Посмел!

— Богом прошу, инспектор, отцепись! — захрипел Сучков. — Отцепись, падла… На-а-а!

— На-а-а! — дикий крик ударил Михаила не в уши, а в глаза. Наверное, потому, что в тот же момент ствол ружья пыхнул серым росчерком дыма. А выстрела он вообще не услышал: весенняя тундра растворяет такие звуки в двадцати шагах от источника, уносит их куда-то ввысь, а потом в километре и даже дальше бросает снова на землю, барабанит в скалы, глухим коротким шелестом сыплет по кустам.

Еще четыре патрона, мелькнула мысль, и Михаил вдруг отяжелел и опустился на мох. Ноги перестали слушаться. Оглушительная тишина повисла вокруг. Испугался, испугался! — злорадно завопил кто-то в сознании. И сразу за этим воплем Михаил ощутил боль в ноге. Попал? Да, попал Сучков. Нет, не испугался, просто — ранен. Так он и подумал в тот миг: «просто» — словно это случалось с ним много раз.

— Дождался, гад?! — завопил Сучков. — Сам лез, сам! Я тебе все оставил, все, а тебе и свободу забрать надо?! Сука ты, сука, до чего довел мужика, опять в колонию, да? — Он бросил ружье и, мотая головой, закачался, замахал руками, стуча в грудь, по плечам и шее.

Истерика, понял Михаил. В таком состоянии человек на многое способен. Но второй раз стрелять не должен: задачу-то свою выполнил — остановил погоню…

Однако сегодня у меня что-то много просчетов, подумал Михаил. Остережемся… Он сбросил рюкзак, выложил с его дна, из-под запасной одежды, кобуру наверх и принялся стягивать сапог.

— А из пушки чего не палил? — глухо спросил Сучков. — Верняком ведь таскаешь. Испугался, начальнички не погладят? Ну, ж-живи, рыбий сторож… — Он подобрал ружье и медленно зашагал к трассе. Шагов через двадцать остановился, посмотрел, как Михаил бинтует ногу, и пошел, уже не оглядываясь.

Рана больше походила на глубокую царапину, но пришлась по мышце, и Михаил ковылял до трассы часа три. Конечно, Сучкова и след простыл: машин на трассе много. Вот теперь и выступай с заявлениями. Ухмылочки пойдут, хихиканья — проспал браконьера. Буквально. И потом — кому заявлять? Сам инспектор рыбнадзора, самому и дело в руки: нарушение правил рыболовства… Ох, напортачил в самом начале сезона. Первый клин комом? Малое утешение… Ружье на стене висело, записать бы номер… Да что вспоминать неиспользованные шансы. Теперь ищи встречи…

— Не хватает людей, — вздохнул Афалов, подкручивая баранку. — Шофера вот послал на промывку. Почитаешь литературу — диву даешься: как это раньше на Руси тьма народу была бездельного, скукотища, занятия никакого целым миллионам. Тратили их в войнах, шастали они по тайге, чтоб с глаз долой. А сейчас население намного больше, но все равно не хватает. Особенно дельных людей. С ними, на мой взгляд, просчеты у нас в воспитании. Гоним «на-гора» безликую серость, человека на должность бригадира в этом потоке искать надо. От лавины запретов, видно, еще с яслей: то нельзя, это неможно… Ладно, иди смотри нашу новинку, а я на полигоны забегу.

Михаил вылез из машины, огляделся. Узкий распадок напротив перехвачен дамбой. Там в образовавшемся озерке удерживается паводковая вода — «хлеб» промывочных установок. Оттуда ее по водоводам качают на агрегаты, где моют пески. Там вода забирает глину, «обогащается», даже на глаз становится вязкой. Пусти ее в речку, глина моментально затянет места кормежек, нерестилища. Выгонит из чистых струй кислород, в океан огромным желтым языком поползет и там жизнь слижет на многие километры. Поэтому с промывочных агрегатов она должна поступать на фильтровку, поначалу хоть в самый примитивный отстойник. А его и не видно. Приборы вон крутятся, а отстойника нет. Надо на ручей глянуть.