Юрий Васильев - Право на легенду

— Царский ужин, — сказала Нина.

— Будем гулять… Последний день свободы.

— Павел?

— Что?

— Нам очень сейчас плохо, да?

— Молчи…

Сейчас надо молчать.

Вот просто так сидеть и молчать, и чувствовать, как тебя заливает щемящая до боли нежность к этой неизвестно откуда взявшейся девчонке, о которой ты ровно ничего не знал вчера и о которой так много узнал сегодня… Как получилось это? Когда?

Может быть, в Третьяковке, перед Врубелем? Или потом, на скамейке возле дома Варга, когда она, притихшая, с широко открытыми глазами, слушала рассказ о старом капитане? Или это пришло к нему сразу, едва он увидел ее — испуганную, смотревшую на него с укором — почему ты так долго ехал? — а может, это началось пять лет назад, когда в горах Куэквуня они с Олегом смотрели на синее пламя лежащего внизу ледника; или еще раньше, в школе, когда ты впервые поцеловал девушку — помнишь? — и мир завертелся у тебя перед глазами — ты ведь тогда еще не знал, что любовь — это абсурд и половое влечение.

Он дотронулся до ее руки.

— Ты почему не ешь? Смотри, какая роскошная котлета в бумажных розочках.

— Не ем, потому что жду шампанского. Или оно так и будет торчать в ведре?

— Действительно…

Он налил шампанского. Нина долго смотрела, как бегают в нем пузырьки.

— Ну, а теперь ты чего ждешь? — рассмеялся Павел. — Пока весь газ не выйдет, чтобы язык не щипало?

— Нет. Просто так. Пусть немного согреется. Знаешь, Павел, вот ты сегодня сказал, что будешь учиться что-то делать заново. Ну пусть. Хотя я и не верю. Я сейчас о другом. О себе… У нас был с Венькой общий знакомый, студент, жил напротив. Его отец, крупный ученый, оказался подлецом. В пятидесятом году он сделал карьеру. Что-то там такое доказал недоказуемое. Потом, когда все стало на место, каялся, в ошибках признавался. Только поздно… Семья развалилась. Сын ушел из дома, с женой нервная депрессия или как это называется. Одним словом, жалко он выглядел, этот профессор. И я ему по-человечески сочувствовала. А Венька сказал: «Ни черта! Пусть на себе рубашку рвет. Думал, на том свете за подлость платить придется. Так пусть на этом заплатит». Ну, ты Веньку знаешь. Он всегда был категоричен. Только ведь он прав, Павел. А? Платить надо за все. Иногда очень дорого. Иногда всем, что имеешь, и все равно не хватит. И нет границы между преступлением и сделкой. Они где-то рядом. Простая мысль. И очень древняя, наверное. Ты слушаешь меня?

— Слушаю.

— Да, очень древняя мысль. И простая. Сегодня в окне магазина я видела русалку. Совсем как человек. А из воды только наполовину. Понимаешь? Я хотела стать ботаником, ездить по стране, что-то делать своими руками, а вместо этого собираюсь работать лаборанткой. Я хотела романтики… Не улыбайся. Да, да, романтики, без всяких кавычек; моим героем был Венька, а моими друзьями были домашние мальчишки и девочки, спокойные и уютные. Я хотела любви, а выхожу замуж только потому, что очень любят меня. Я каждый раз делала маленький шаг в сторону. Очень маленький. А потом оказалось, что я давно уже иду не туда. Не в ту сторону. И мне тоже придется платить. За билет в обратную сторону. Только ты ничего не говори мне сейчас. Не надо. Мы пришли ужинать и веселиться.

— Я не буду говорить, — пообещал Павел.

«…Ты хотела любви, а выходишь замуж, потому что любят тебя. Житейская формула, Нина. Житейский случай. А мы с Татьяной и того умней — мы оба решили, что без кудахтанья. Танька так однажды и сказала про свою подругу: «Кудахтанья было — хоть уши затыкай, а теперь муж на нее кричит, что она готовить не умеет». Нинка, Нинка. Твоим героем был Вениамин. Как же ты думала усидеть в гнезде?»

Лопались пузырьки в шампанском. Стыли котлеты. Кончался ужин.

«…Через полчаса начнут тушить свет. И мы уедем. Он к себе, я к себе. Нелепость какая…»

«…Ты была сегодня всякой. Была веселой, смешной, грустной. Теперь тебе страшно: ведь я еще могу проехать мимо. Я не проеду, не бойся…»

— Тебе налить еще?

— Не надо. Скажи, а твой отец не очень удивился, что ты приехал со мной? Все-таки, знаешь…

— Он у меня человек свободомыслящий, — улыбнулся Павел. — Живет и мыслит на уровне современных представлений о семье и браке. Хотя…

И тут ему вспомнился недавний разговор с отцом. Обыкновенный разговор, о котором он забыл тогда через пять минут.

Это было перед отъездом Павла к тетке. Таня написала, что ей тоже хотелось бы поехать с ним в деревню, но, как на грех, она берет сейчас уроки английского языка у какой-то особенной англичанки, так что придется отложить. Как ей ни жаль.

— Заткнет она меня за пояс, — добродушно сказал Павел. — Целеустремленная натура. Я, дурак дураком, буду в реке пиявок кормить, а она делом занимается. Ты бы на меня повлиял, что ли, чтобы я тоже за диссертацию сел.

— Не имею морального права, — сказал отец.

— Это еще почему? — рассмеялся Павел. — Какие за тобой грехи?

— Были грехи, сынок… В тридцать пятом году, в январе, сразу после праздников, я должен был защищать кандидатскую диссертацию. У меня была великолепная тема, богатый материал — кое-кто поговаривал даже, что тут и до докторской недалеко. Я тогда только что познакомился с твоей мамой, она приезжала в Москву на Новый год. Праздники кончились, ей надо было возвращаться в институт, мне готовиться к защите, а мы вместо этого собрали какие у нас были деньги и поехали на Кавказ, в свадебное путешествие. Тогда на Кавказ поехать было не раз плюнуть…

— Точно! — сказал Павел. — Мне мать об этом рассказывала.

— Но я все-таки защитился, — продолжал отец. — Правда, через год. Руководитель мой был озадачен таким несерьезным отношением и хотел было даже от меня отказаться, но я сумел его убедить, что поступил вполне в духе своей диссертации. И знаешь, Паша, это была столь убедительная аргументация, что профессор сменил гнев на милость и потом даже упоминал ее в своих лекциях.

Он весело посмотрел на Павла и рассмеялся.

— Честное слово! Правда, в учебник ботаники это не вошло. А жаль… Моя тема была связана с теорией стадийности. Ты, наверное, помнишь, что каждый организм в своем развитии должен пройти несколько стадий, то есть какое-то время подвергаться воздействию определенных факторов. Например, озимая пшеница. Если она не пройдет яровизацию, то из нее вырастет трава в человеческий рост, но колоситься она не будет. Понимаешь?

— Это я еще в школе учил, — сказал Павел. — Правда, там без подтекста было. Без намеков на то, что свадебное путешествие связано с теорией стадийности.

— Ты попал в точку! Именно эту сторону стадийности я и раскрыл своему руководителю. Дело в том, Паша, что человек тоже проходит все определенные ему природой стадии, но в отличие от животных он должен пройти еще и стадию влюбленности. Состояния, когда ему не только разрешены, но и положены поступки, не всегда лежащие в рамках благоразумия…