Джамиль Алибеков - Планета матери моей (Трилогия)

— Кое-каких жалоб нам придется коснуться на августовской конференции, если вы не против.

— Конечно, против! Совещание учителей не место для разбора сплетен. Есть вопросы поважнее. Райком выражает мне недоверие? Чего же проще? Назначьте на мое место другого. Нынче модно обновлять кадры!

Мензер так стремительно поднялась со стула, что тот с шумом отлетел в сторону.

— Наверняка я без труда могла бы оправдаться перед своими коллегами. Но считаю это унизительным. Однако притворяться овечкой тоже не стану. Вы хотите, чтобы «безупречные» вновь торжествовали? Смотрите, как бы это не заткнуло людям рты, не вернуло их к прежней опаске и общественному безразличию. Что касается меня, то мне найдется место в любой школе. — Уходя, она обернулась к Сейранову: — Вы известите, когда надо являться на бюро?

Едва за Мензер закрылась дверь, как раздался телефонный звонок. Латифзаде вкрадчиво напомнил:

— Августовская учительская конференция начнется ровно через неделю. Неплохо бы обговорить ряд вопросов на пленуме райкома, чтобы нас не застали врасплох. Материалы у меня подготовлены.

Смысл последней фразы не сразу дошел до моего сознания:

— Какие, собственно, материалы вы имеете в виду?

— Организационные, конечно. Кадровые. Министерство просвещения отнекивается, но их мнение не может считаться решающим. Кадрами в районе распоряжаемся мы. Мензер-муэллиме не будет обижена. Она ведь и раньше высказывала желание вернуться в сельскую школу?

— Вы добиваетесь, чтобы она уехала из города?

— Так будет лучше для всех, — дипломатично отозвался он. — Ее отъезд рассеет тень.

— Какую тень? — Я ощутил прилив ярости. — Шарахаться от анонимок? Не собираюсь.

— Я забочусь о престиже имени секретаря райкома…

— Премного благодарен. Как-нибудь позабочусь о своем имени сам. «Секретарь райкома» — это не царские одежды, которые передаются по наследству. Кончим на эту тему. Послезавтра пленум райкома, что считаете нужным, можете высказать открыто…

Пленум прошел бурно. Латифзаде держался аксиомы: низок процент успеваемости, значит, не на должном уровне руководство районного отдела народного образования в целом. Каждый случай второгодничества он готов был рассматривать под лупой, раздувать до неимоверной величины ответственность именно Мензер — и никого другого!

Однако нашлись и возражающие. Секретарь райкома комсомола Малахат Фараджева и раньше, что называется, лоб в лоб не раз сталкивалась с Латифзаде. Сама по образованию педагог, она требовала к такому сложному, постоянно меняющемуся организму, как школа, подхода осторожного и вдумчивого.

Между прочим, когда снимали моего предшественника, именно она предложила полностью переизбрать бюро райкома, ввести в него свежих людей. Некоторые ее поддержали, но врагов она нажила гораздо больше. О Латифзаде она сказала тогда, что он как верный оруженосец, долго держал щит, заслоняя им виновных от справедливого наказания. Был ли он их сообщником? Нет. Пособником? Да.

Латифзаде в напыщенных выражениях поблагодарил Малахат-муэллиме за товарищескую критику. Уверял, что радел единственно о незапятнанности авторитета райкома, а не отдельных лиц. «Да, мы снизили к себе требовательность, позволили вкрасться бюрократическим привычкам в текущую работу…» Ему удалось отвертеться, но этого выступления он не простил Малахат.

Теперь они снова, как на поединке, стояли друг против друга.

— Товарищ Латифзаде критикует школьные порядки. Но что он знает о школе, кроме мертвых цифр? — Малахат так разволновалась, что, сама не замечая этого, покинула трибуну и подошла к столу президиума вплотную, уперлась горящим взглядом в Латифзаде. — Давно ли вы ставили себе в заслугу, что, пока ваши дети учились, ни рази не посетили родительского собрания из-за занятости? Вы любите повторять, что школа и только школа несет ответственность за воспитание будущих граждан. Но когда Мензер-муэллиме взялась за создание летних трудовых лагерей, кто вставлял ей палки в колеса? Кто ратовал за «чистоту учебного процесса»? Если не втянуть ребенка как можно раньше в осмысленный труд, не показать ему зримый результат, он станет искать в будущей профессии лишь удобства и выгоды.

Слова попросил рабочий совхоза Гасанзаде:

— Пусть не обижается на меня товарищ Латифзаде. Был такой случай: вышла у меня нужда с ним посоветоваться. Отпросился я с работы, приехал в райком, но его не застал на месте. Шлепаю обратно пешком. Мимо едет его машина. Останавливаю посреди дороги, спрашиваю, куда едет. Он отвечает: «К вам в совхоз». Тогда я говорю: «Директора совхоза вы видите постоянно. Сверните хоть разок в школу. Поинтересуйтесь, что там происходит». Он говорит: «Я не учитель, это не мое дело. Может, мне еще за классную доску встать?» Обидно мне стало. «Разве наши дети только наши? Они принадлежал Родине. Упустим сейчас, потом будет поздно перевоспитывать».

— Неправда! — возразил с места Латифзаде. — Не помню такого случая.

— Как тебе было его запомнить, товарищ секретарь?.. — сказал Гасанзаде, укоризненно покачивая головой. — Ты даже не дослушал меня. Машина фыркнула, обдала пылью и покатила себе дальше…

Накануне пленума я беспокоился в глубине души, что защитников у Мензер не отыщется. Существует инерция мышления: если в докладе ответственного лица того или иного работника публично подвергают критике, значит, вопрос о нем уже решен. Зачем же напрасно ломать копья? «Безупречные» вроде Латифзаде создали целую психологическую лестницу бездумья: кто сидит на ступеньку выше, тот и решает.

Я намеревался поломать этот порядок. Вернуть первоначальное значение словам «справедливость» и «принципиальность». Но оказывается, меня опередили.

Когда на трибуну поднялся Мирза-муэллим, зал навострил уши. Для большинства он был признанным старейшиной, всеми уважаемым аксакалом. К его словам готовы были прислушиваться с особым внимание еще и потому, что со времени митинга на плотине он не выступал публично. Как поведет себя Мирза-муэллим сейчас? Благоразумно поплывет по течению, следуя указке второго секретаря? Или пойдет вразрез с мнением начальства?

Против ожидания, Мирза-муэллим оказался не слишком красноречивым:

— Не ошибусь, если скажу, что мысли большинства сидящих в зале решительно разошлись с докладом товарища Латифзаде. Отчего так произошло? — Он помолчал, справляясь с одышкой. Не торопясь нацепил на нос очки, отчего черты его лица неуловимо изменились, приобрели большую значимость. — Мы исходим из разного житейского опыта, вот и все. Как уже говорилось, товарищ Латифзаде далек от подлинных забот сегодняшней школы. Поэтому наши суждения и не могли совпасть. Вы со мною согласны, товарищ Латифзаде?