Леонид Кокоулин - В ожидании счастливой встречи

— Будет плечо ничего себе, — сокрушался Иван Иванович.

— Скажи, Федя, если бы мы задумали поставить нашу перевалочную базу подальше от дороги, вот за той сопкой, с чего бы ты начал стройку?

— С Дворца бракосочетаний, Владимир Николаевич.

Фомичев пристально посмотрел на Федора, потом перевел взгляд на Ивана Ивановича.

— Правильно, Федя, мыслишь, по-государственному. Другой бы принялся отсыпать дорогу — ставить мосты, а ты в корень смотришь, хотя хорошее дело браком не назовешь.

Иван Иванович подавил вздох:

— Катя меня отговаривала, не отпускала, как чувствовала — похлебаем мы тут мурцовки.

Иван Иванович прильнул к окну. Изобретательность Федора выручила. Стекла не замерзали. Вроде дело-то нехитрое: посадил на пластилин снаружи стекло, получились двойные рамы. Смотри, вся трасса перед тобой.

Солнце, взобравшись на самую макушку сопки, нервно трепыхалось. «Вот так и наша жизнь, — подумал Иван Иванович, — трепыхаешься-трепыхаешься — не удержишься и полетишь ко всем чертям, не поднимешься, не посветишь. Фомичеву, тому что, еще молодой, на подъеме, ему только и взлетать. И это хорошо, что он, как молодой орел, набирает высоту для полета. Острым взором осматривает землю, и можно быть спокойным за судьбу этой земли, потому что знаешь, на кого оставил. Было время, я тоже любил полет, да слаб на крыло стал. — Иван Иванович поерзал на сиденье. — Был… да сплыл. Теперь только и нужен, чтобы плечо подставить».

А впрочем, чего терзаться-то? Жизнь он прожил хорошую, честную. Не в чем себя упрекнуть. Войну прошел солдатом и сейчас как солдат на передовой — не знает, что ждет, как будет дальше, но готов стоять до конца, разделять с Фомичевым все неполадки, накладки, выговоры, что неизбежны в новом деле. Ведь редко слава сопутствовала первопроходцам. Да и можно ли мыслить о другой жизни? Как и Фомичева, обжигала тревога за колонну. Куда придет, где обогреется, где разместится народ?

Федор резко остановил «газик». Иван Иванович торкнулся в спину Фомичева.

— Уснул, что ли? — обернулся Фомичев.

— Да так, задумался.

Вышли из машины. Осмотрелись. Мимо стремительно пробегали машины, и, несмотря на сильный мороз, в воздухе звенела тяжелая снежно-песчаная пыль. Трасса была голая. Колеса собрали и унесли с нее снег. В бесцветном небе клочками черной шерсти висело воронье. Иван Иванович поглядел на птиц.

Где-то, должно быть, свалка.

Но перед глазами выросла труба. Иван Иванович из-под ладони стал всматриваться: домишки еле угадывались. Лес вытягивался темной полосою и одним концом доставал спуск высоких сопок, другим упирался в белую проплешину мари. За ней черным пятном виднелся то ли бугор, то ли какое-то строение. Иван Иванович никак не мог разобрать. А еще дальше, на горизонте, висела туча с причудливыми краями.

— Не завод ли дымит? — присмотрелся Фомичев. — Любопытно! Ну-ка, Федор, подкати еще.

Дорога вначале увела в сторону, но вот обогнула равнину, заснеженную, гладкую, без единого кустика — по-видимому, озеро, и пошла к поселку, «газик» выбежал на мост, настил моста грохотнул пустой бочкой, и за мостом сразу встали великолепные, тополя, могучие лиственницы, я за ними и домишки и труба.

— То, что надо, — не удержался Фомичев, — это же твоя «Швейцария», Иван!

— «Швейцария»-кошмария, — отозвался Иван Иванович.

«Газик» проскочил трубу, и тут дорога оборвалась. Иван Иванович с силой распахнул дверцу и встал около колеса, Фомичев уже стоял у кромки.

— Ты только, Иван, погляди, какая перспектива открывается, и река вот, можно сказать, под нами, — он топнул.

— Расстояньице, милый мой, учитываешь? Его вышибли из города к черту на кулички, а он рад…

— Да не ворчи ты, — миролюбиво сказал Фомичев, — зато и аэродром под носом.

— Федор, на спидометре-то сколько набрякало?

— От Магадана, что ли?

— Нет, от Луны, — завелся Иван Иванович.

— Спросить нельзя, — обиделся Федор. — Ну сорок семь, вот-вот сорок восемь. То тут остановись, то там постой, я бы давно вас притартал.

— А я разве к этому?

— Тогда не понимаю.

— А что тут не понимать, все пятьдесят, — начал Иван Иванович известный только ему одному подсчет. Сколько берет на борт морской сухогруз? — дотронулся Иван Иванович до плеча Фомичева.

— Смотря какой, — уклончиво ответил тот.

— Ну, скажем, усредненно.

— Тысячу тонн.

— Ага, тысячу, — как бы обрадовался Иван Иванович. — Тысячу на пятьдесят, пятьдесят тысяч тонно-километров — так? Так! Сколько надо транспорта на этом плече? Теперь улавливаете?

— А что ты этим хочешь сказать? Сам смотрел — где ближе?.. Бульдозером ведь не сровняешь эти горы. Нет такого бульдозера, — начал уже сердиться Фомичев.

«Зацепило, — в душе ликовал Иван Иванович. Он еще втайне надеялся, что Фомичев поглядит-поглядит да и повернет доказывать начальству и отвоюет место в черте города. — Перевалочная база в городе, где и магазины, и столовые, и больницы, и школа, и театр. А здесь все надо начинать с нуля. Сколько транспорта потребуется на пятьдесят километров? Тысячу тонно-километров. Какая оборачиваемость, с какой интенсивностью можно выгружать? А еще, если учесть не тысячи тонн грузов, а миллионы, тогда простой только одного теплохода на рейде может раздеть стройку: на штрафы стройка и будет работать. Есть о чем подумать».

— А место тут коренное, — вдруг как-то легко отказался от цифр Иван Иванович, — и мне даже нравится. — Простор, лес, тишина захватили и его, и показалось, что легче на этом пустыре поселок выстроить, чем на ковре топтаться и клянчить.

— Что же это ты от своих убеждений так легко отказываешься? — поддел его Фомичев.

Долина и впрямь была великолепна, ширилась волной леса, глаз терялся в ее просторах, черные леса и белые мари перемежались, не нарушая гармонии, радовали глаз, веяло величавым покоем и согласием.

Долину резали речка и незамерзающий горный ручей. Он стремительно несся по ледяному желобу, и, если бы не шум его быстрого бега, пустым казался бы желоб, до того прозрачная была вода.

— Федор, дай-ка кружку, — попросил Иван Иванович. — Попьем водички, обмоем наше прибытие.

— Водой-то кто обмывает! — подавая кружку, сказал угрюмо Федор. — У меня от воды изжога.

— Но это у тебя. — Иван Иванович зачерпнул кружкой. — Держи, Владимир Николаевич, или у тебя тоже изжога?

Фомичев с готовностью взял кружку, отпил.

— Хорошая вода, вкусная, — серьезно сказал он, — зря ты, Федор, не попьешь.

— Может, это лечебная, раз не замерзает, — почмокал губами Иван Иванович.

Фомичев попробовал ступить на наст, сделал несколько шагов и провалился по пояс.

— Лыжи надо, без лыж не обойтись, — покряхтел Фомичев, когда его вытянули из снега.