Леонид Кокоулин - Человек из-за Полярного круга

Логинов тут же зацепил на фаркопф КрАЗу бадью, а сам — в кабину и велел ехать на монтажную площадку.

— Братцы, калым, — крикнул он парням. — Кто тут у нас медвежатник? Кто откроет замок, тому редиски пучок.

— Покажи, Миха.

Михаил вытащил из-за пазухи тощенький пучок и потряс им.

— Сделаем, — оживились монтажники. Разрезали сваркой тяги затвора, открыли затвор и приварили ограничитель.

Вместо ответа Валя приехала в Заполярный. Михаил пришел на обед в общежитие, и Валя встретила его на крыльце с чемоданчиком в руках.

— Хоть бы телеграмму… — растерялся Логинов. — Ну, молодец, ну, путешественница. Ну, куда же мы с тобой… Давай вначале кашу есть, — принимая чемодан у Вали, суетился Михаил. — А вот и Григорий Григорьевич.

Шавров придержал дверь, чтобы не бухнула.

— С хозяйкой тебя? Так, что ли, Михаил?

— Моя Валя.

Шавров поздоровался с Валей, спросил, как доехала. Вынул из кармана ключи и подал Михаилу.

— Вот от вашей комнаты…

— Так сразу? — еще больше удивился и стушевался Михаил.

— Не морозь девушку, веди в дом, Михаил Вячеславович, Комсомольская, пятнадцать, комната семь.

Михаил хорошо знал этот дом. Кран там устанавливал. Его еще на прошлой неделе заселили.

Логинов припомнил, что в этом доме выделили комнату старшему прорабу Шаврову, вроде он заявление подавал.

— А вы, Григорий Григорьевич?

— Не морозь человека. Это, Михаил, на тебя не похоже, — заулыбался Шавров, — давай, давай, — и подтолкнул Михаила, а сам пошел мимо барака, к старой палатке.

Весть о женитьбе Михаила Логинова быстро облетела Заполярный. Трещал в магазине прилавок. Ганька Вязников узнал от Проньки Ушакова, когда тот переходил ему дорогу с ведром. Ганька притормозил свой вездеход, выскочил из кабины и хотел уже завернуть Ушакова.

— Тихо, прольешь, — показал ведро Пронька. — Живая, Мишке на свадьбу подарок.

— Опять речку выпили?

— Насосную ночью порвало морозом…

Ганька отпустил Ушакова и развернул вездеход.

Около недостроенного дома толпился народ, казалось, весь Заполярный пришел в движение. Ганька протиснулся в забитый до отказа коридор. За ним толкались парни.

— Пропустите, граждане, мать-одиночку с ребенком. — Ганька на руках нес чурку. — Потеснись, братва, где вино, где жратва, где хмельные наши молодые?

Михаил увидел Ганьку Вязникова, наклонился, шепнул Вале:

— Кореш мой с ЛЭП прикатил.

Ганька пробрался к Михаилу, сунул ему в руки лиственничный комель.

— Первый сорт, голимое смолье, Миха. На растопку лучше керосину…

Михаил принял у Ганьки чурбак, заподкидывал его, как малыша.

— А где же невеста? — Ганька был на полторы головы выше Логинова, с черными глазами. От него так и веяло необузданной силой, недюжинным здоровьем.

— Вот и Валя моя, — представил Михаил.

С русой косой, голубыми большими глазами, разрумянившаяся около печки, Валя была так мила, что Ганька отступил, но тут же округлил глаза и сразу вобрал всю невесту без остатка к себе в шубу и начал целовать.

— Ну, ну, можно, но только не так, — вступился за невесту жених и стал оттаскивать долговязого Ганьку.

Ганька, придерживая Валю, обернулся к Логинову:

— Ты где такую шанежку, а?

— Стреляться будем.

— Брезгуешь? — сверкнул белыми, как фарфоровая подкова, зубами Ганька и опять принялся целовать невесту. У Вали не было сил справиться, отстранить от себя этого медведя.

— Ну, будет же, — шумели парни. — Нам оставь…

Ганька выпустил Валю.

— Теперь, Миха, не будешь обижаться, буду заезжать часто: как в Заполярный, так и к тебе. — Стягивая шубу, Ганька глянул на своих парней. — Гулять так гулять, мужики. Режь последний огурец, — он кинул через головы ключи от вездехода. — Вези, Саша, бочку вина…

На кухне пыхтели малиновыми боками две железные печки-бочки. Мелькали сковородки с блинами. Колька Пензев был «разводящим», черпал эмалированным ковшом из оцинкованной ванны «гамыру» и подавал гостям. Он работал в две руки. Очередь двигалась вдоль коридора. Он подавал черпак «гамыры» в одну руку, в другую — блин. Опрокинул, хошь пой, хошь проходи дальше в комнаты — пляши. Недобрал — ступай в хвост.

Ганька увидел Женю Светлякову, которая орудовала сковородками.

— Слушай, невестка, ну что ты как на поминках, блинами? Посерьезней ничего нет?

Раскрасневшаяся Женя только улыбнулась Ганьке:

— Как же, как же, зятек, — она выворотила из кастрюли кус мяса, подала Ганьке на деревянной крышке от бачка. — Угощайся, Ганя. Не обожгись, горячее…

Пензеву помогал Пронька Ушаков. Он рубил топором «гамыру» и куски бросал в ванну, в кастрюли, которые стояли на печке. В «гамыру» Ушаков добавлял спирт из канистры, размешивал доской эту смесь, пробуя из ложки на крепость. Дегустировал и Пензев большой деревянной ложкой и был уже изрядно навеселе.

— Едри ее в карусель — подходи, честной народ, меня пляска берет. Женька, умру холостым. — Но, увидев, что Ушаков увивается около Жени, заорал во все горло. — Брось, Дошлый, не совращай мне сеструху…

Ганька был уже без пиджака. Налаживался пойти вприсядку, да развернуться негде было.

— Выручай, невестка, — призвал он Женю.

Женя была когда-то женой младшего Ганькиного брата Сашки. Да дело у них не сложилось. Женя с шестнадцати лет по стройкам. Они и познакомились с Сашкой на стройке, и поженились там же. Жили хорошо. Но ребятишек у них не было, а Сашка спал и видел сына. Женя слетала на материк, проверилась у докторов. Сказали, что от простуды или надсады детей у нее теперь не будет. Вернулась она с материка и отпустила Сашку. Поначалу он брыкался, не хотел уходить, а когда познакомился с Верой-секретаршей, ушел. А Женя все так же обстирывала, обшивала мужиков, готовила. Ребята любят ее. Кое-кто поначалу пробовал к ней «подкатываться», она пожаловалась Ганьке. С тех пор на Женю никто не покушался. Она уехала в отпуск, но через полгода вернулась. Ребята обрадовались.

— Никуда больше не поеду.

— Ну и правильно. Ты тут всех нужнее, — разулыбался Ушаков.

Время двигалось к полуночи, а свадьба все разгоралась, народ прибывал и прибывал. Жгли на улице костры и тоже плясали. Гулял весь Заполярный. Второй куль муки извели на блины, в бачке на улице варили мясо, вытаскивали его, кусками накладывали на фанерную крышку от ящика и волокли в дом. Пронька Ушаков уже ломал вприсядку.

— Тра-та, тра-та-та, вышла кошка за кота.

Утром в бригаде многие кряхтели, брались за голову. Съели сани льда, выпили бочку снеговой воды и все прикладывались к ведру. Выскочит кто из будки, постучит, постучит молотком и — в будку, припадет к воде…

Перед самым обедом в, обогревалку влетел Первухин и, не стряхнув с унтов снег, с порога бухнул: