Владимир Христофоров - Деньги за путину
- Название:Деньги за путину
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Современник
- Год:1979
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Владимир Христофоров - Деньги за путину краткое содержание
Повесть «Деньги за путину» посвящена рыбакам Чукотки. Полная риска и постоянного тяжелого труда лососевая путина явилась для ее героев оселком — испытанием, оттачивающим сердцевину характера. Тема повести — труд. Только труд формирует в человеке Человека.
Христофоров живет на Чукотке. За книгу рассказов «Лагуна Предательская» он удостоен звания Лауреата премии комсомола Магаданской области.
В. Г. Христофоров — участник VI Всесоюзного совещания молодых писателей.
Деньги за путину - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Видишь, как получается. Когда приезжаем мы, у вас начинается работа. Когда вы свободны, мы или перебираем невод, или спим. Когда же нам встретиться?
— Спать надо меньше, — с лукавым упреком произнесла Илона. — А в следующее воскресенье День рыбака. Забыл? У нас в клубе танцы будут, концерт. Придешь? — она снизу вверх смотрела на Савелия.
От этого «придешь» сердце его словно расширилось и заполнило собой все внутри.
— Приду. Что бы ни случилось.
Подошел Антонишин, тронул Савелия за плечо:
— Пора. Наша очередь.
— До встречи, Илона.
— Буду ждать. — Девушка скрылась в цехе.
Савелий сильно толкнул мрачноватого Антонишина под ребра:
— Слыхал? Будет ждать.
— Не одобряю я это, — по-отцовски строго пробурчал Антонишин. — Временные они все здесь, черт знает что у них там за душой.
— Старый ты ворчун, Антонио. Вот ты кто! А мы что, не временные? Все мы временные на этой бренной земле.
— Загнул. Мы не временные. Здесь наш дом, наши семьи. Мало тебе здешних девчат?
Геннадий Антонишин
Гена вырос в глухой белорусской деревеньке, где основным занятием было выращивание картофеля да разведение свиней. И когда он устроился работать на фабрику в крупном городе, то очень гордился своей принадлежностью к рабочему классу. Правда, он не любил уточнять, какую продукцию выпускала фабрика, туманно ссылаясь на ее секретный характер. На самом деле Гена шлифовал манекены для витрин. Вроде пустяк и звучит даже как-то легкомысленно. А на самом деле… Ювелирное усердие! Пока зачистишь, пока отшлифуешь эти женские «формы» — руки отвалятся. А тут еще мастер со своими сентенциями: «Грудь, грудь, молодой человек! Вы что, никогда живой груди не видели? Наблюдайте, вон их сколько вокруг…»
Еще он умел мастерски изготавливать глаза для чучел зверей и птиц. Научился этому в таксидермической мастерской при зоологическом музее, куда устроился после провала на вступительных экзаменах в педагогический институт. Потом его сманил товарищ на животноводческую ферму сельскохозяйственной академии. А здесь Антонишина приметил профессор. Ему понравилась тщательность, с какой Антонишин выполнял свое дело, и он пригласил его поработать на кафедре в качестве лаборанта. Но подвернулась экспедиция на Чукотку за тундровыми мышами — леммингами. Зверьки эти и определили дальнейшую судьбу Гены. Он остался на Чукотке, поступил заочно в институт на биологический факультет, стал работать в окружной ветбаклаборатории и все свободное время отдавал изучению леммингов и воспитанию трех девочек. Гена женился на медсестре Любушке, у которой после трагической смерти мужа-вездеходчика осталось двое дочерей, а третья уже появилась позже.
Отец величал Гену в письмах уважительно, по имени-отчеству — так было принято в их деревне. Посылал регулярно сало и всегда неловко намекал, что, мол, пора возвращаться домой, что и у них этих «мышей тоже развелось видимо-невидимо, появились даже крысы». А еще в расчете на быстро выросшую семью Гены старик задумал капитальное расширение своей ветхой избы. Но сын категорически запретил родителям строиться, пообещав в отпуске построить им новый просторный пятистенок. Потому и пошел Антонишин на путину — заработать деньжат на дом. С собой прихватил небольшую походную лабораторию, надеясь заняться курсовой работой по леммингу.
Каждому члену бригады, за исключением бригадира и капитана катера, приходилось раз или дважды в неделю дежурить ночью у невода, охраняя его от бочек, коряг, бревен. Сидеть всю ночь на берегу никому не хотелось, поэтому все с особой тщательностью следили за очередностью, если удавалось — отлынивали.
Кроме того, в обязанность дежурного входило: убрать и помыть посуду, наколоть дров, принести воды, следить за чистотой в палатке.
Савелию нравились ночные дежурства. Он обычно забирался в капитанскую рубку катера «Товарищ». Под сиденье приспособил ящик, с боков навесил куски брезента. Часов в двенадцать на фоне еще светлой полоски неба возникала маленькая фигурка. Надо было идти будить Омельчука. Омельчук в этих случаях просыпался мгновенно и выскакивал из палатки встречать свою блондинку. Потом в сторонке, у самой воды вспыхивал костерок, и всю ночь Савелий видел их силуэты. Ни разу не заметил он, чтобы они целовались. Но это их дело. Просто две фигуры у костра всегда настраивают на философский лад. Савелий в эти минуты вспоминал школу и первую девушку Лилю, свой дом и отца, мысленно путешествовал, мечтал.
За ночь он пару раз подплывал на лодке к неводу, проверял упругость оттяжек, выбирал крупные ветки, коряги.
Савелий следил и за пляшущим невдалеке от невода клинообразным силуэтом кунгаса. Чтобы, не дай бог, не сорвало его с якоря. А также не опускал глаз со Славкиного катера и четырех рам по обеим сторонам невода. Они тоже на якорях.
Но средоточием всех бед для Савелия была лодка, тяжеленная, будто танк. На сушу выволакивать этот «утюг» после каждой переборки невода представлялось делом страшно трудоемким, и потому соорудили плавучий блок, зацепили его за якорь. Подтягивали лодку на тонком капроновом шнуре. Все ничего, если бы не два обстоятельства: штормовая волна и отливы. В большой ветер лодку захлестывало, и Савелий оперативно подтягивал ее к берегу. Но тут начинался отлив, и «утюг» оседал на гальку. Хорошо, если приливная волна не накидала в лодку песок — тогда и целой бригадой не сразу управишься. В таком случае над Савелием изгалялись все. И правильно — не спи! Савелий сколько раз дежурил — столько раз надрывал собственные жилы с этой трижды проклятой посудиной.
Казалось, можно вздремнуть несколько минут: штиль, покой, ни ветерка тебе, ни волны. А откроешь глаза — «утюг» или скрылся в волнах, или вылез носом на берег. Эту особенность Савельиных дежурств усекла скоро вся бригада и со страхом ждала дня, когда подходила его вахта.
— Пусть Савелий сделает отчисления в нашу пользу, — ораторствовал каждый раз Витек. — Буду жаловаться в профсоюз. — Но все же первым сползал со склона, чтобы помочь сдвинуть или перевернуть лодку.
Наконец, Савелий должен был решить, когда начинать переборку.
Шелегеда тоже не дремал. Его спящий мозг каким-то неведомым путем улавливал момент, когда дежурный засыпал крепко и основательно. (Все, кроме Савелия, предпочитали коротать ночь в палатке, за кружкой чая, удобно пристроившись возле окна.) Но и дежурные приспособились к этой особенности Шелегеды. Когда бригадир вдруг просыпался и громко произносил: «Э-э! Пингвин Воронович! Не спать!», — Пингвин Воронович, то есть Витек, мгновенно произносил бодрым и недовольным голосом: «Чего? Я и не думал спать». Надо умело отозваться: ворчливо, будто ты не то что не спишь, а вообще уже много лет страдаешь хронической бессонницей. Тот же Витек натренировался так, что откликался на замечания бригадира во сне. Это сбивало с толку Шелегеду, и он вновь откидывался на подушку. Однако в неспокойные ночи бригадир для верности заводил с дежурным разговор на отвлеченные темы. Приходилось просыпаться.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: