Николай Угловский - Подруги

Уж такая она, Катя, — для нее на людях и смерть красна. Но по утрам ей приходилось плохо…

Вчера Юра Ивашкин, комсомольский секретарь, организовал молодежный субботник по вывозке навоза. Логинов выделил трактор, бригадир комплексной бригады Бугров мобилизовал всех свободных лошадей. Дороги почти не было — последний снег сошел несколько дней назад. Но у скотного двора скопились огромные залежи навоза, которые нельзя было добыть зимой. Их решили убрать сейчас. Конечно, у доярок и без этого хватало хлопот, да их никто и не заставлял участвовать в субботнике, но Верочка пошла «из-за принципа» — ей противен был этот непорядок возле скотного двора, Катя — чтобы «доказать», а Лена — из солидарности с подругами.

Пришлось потрудиться и Володе, но он ковырял навоз вилами с таким нескрываемым презрением, что вызвал недовольство даже у Алексея Осипова. Алексей оказался молодцом: он успевал всюду, распоряжался, подбадривал, работал с завидной неутомимостью. И при всем этом ухитрялся постоянно находиться возле Лены Прилуцкой. Володя мог быть спокоен: Верочка Алексея нисколько не интересовала, как и он ее. Впрочем, на Володю она тоже почти не обращала внимания. Он и хотел бы поговорить с ней по-хорошему, но его удерживала мысль, как бы Верочка не подумала, что он приехал сюда из-за нее. Этого еще не хватало!..

Все-таки Осипов тогда, на субботнике, вывел Володю из равновесия. Заметив, что его новый друг то и дело морщит нос от острого навозного запаха и старательно обходит мутные коричнево-маслянистые лужи, Алексей громко проговорил:

— Что, не нравится, Булавин? А между прочим, хлеб-то на навозе растет, не забывай.

— Умные вещи приятно слушать, — буркнул Володя. — А я и не, догадывался. Чем мозоли набивать, ты бы побеспокоился бульдозер да погрузчик сюда доставить, а этим, — он приподнял вилы, — и дурак может орудовать.

— Но-но! По-твоему, тут все дураки, один ты умный нашелся? — сомкнул к переносью брови Осипов.

— Да нет, ты же умную речь завел… а я уж как-нибудь с вилами. Дело нехитрое.

К их перебранке прислушивались. Верочка почему-то покраснела и не поднимала глаз, Лена снисходительно посмеивалась. Юра Ивашкин, черноглазый, с крупными веснушками на курносом лице, подвижный и ловкий, весело сказал:

— Вилы — тоже инструмент, ты их, Булавин, не охаивай. Они еще нам послужат. А ну, ребята, навались, немного уж осталось!

Володя криво усмехнулся, однако под многими любопытными взглядами, устремленными на него, вынужден был поглубже воткнуть «инструмент» в навоз…

А Катя перестаралась с самого начала. И вот теперь, закончив зарядку, она с ужасом посмотрела на свои ладони, протянула их к Верочке.

— Как же я доить буду? Вот уж не ожидала…

Ее, выразительное лицо, чуть припухшее и нежное после крепкого сна, страдальчески сморщилось. Еще так недавно она гордилась своими руками — тонкими и нервными, с белой кожей, с длинными пальчиками. Что с ними стало? На ладонях — побагровевшие за ночь волдыри, суставы противно утолщились и не переставали ныть с первого дня, кожа потемнела и шелушилась, несмотря на смазывание кремом. Особенно приводил Катю в отчаяние запах, исходящий от рук, — это был смешанный запах парного молока, навоза и крема. Правда, сама Катя постепенно перестала его ощущать, но это еще больше расстраивало ее: она живо представляла гримасу Виктора, когда она при встрече подаст ему руку, и он почувствует этот невообразимый запах.

У Верочки ладони выглядели не лучше, однако ее это мало беспокоило. Но Катю она искренне пожалела.

— Как же ты? Говорила ведь тебе — надень рукавицы…

— Да ведь все были без рукавиц, — возразила Катя. — Ладно, обойдется…

Лена, как всегда, отмалчивалась. Верочку пугала ее замкнутость. О чем Лена думает? Как относится к их новому положению? Раньше она, по крайней мере, иронизировала над всем и над всеми, а теперь только усмехается изредка, скажет «да» или «нет» и делает свое дело, словно автомат какой. А то вдруг вспыхнет ни с того ни с сего, как искра на ветру, и опять молчит. Верочка предполагала (хотя внешне этого не было заметно), что Лене, наверное, достается труднее всех, но когда она попробовала заговорить на эту тему, Лена неохотно ответила:

— Чего уж там, раз назвались груздями — нечего обратно из кузова лезть. Не стоит философствовать…

В другой раз она сказала с затаенной горечью:

— Другие же работают доярками — чем они хуже нас? А привыкнуть ко всему можно.

Верочка только вздохнула…

Старые доярки, которых они должны были заменить, приняли девушек хорошо, учили, показывали, делились многолетним опытом. Тетя Паша, их хозяйка, уходившая по старости с фермы совсем, взяла под свое шефство Верочку, Фаина Скобликова готовилась передать свою группу коров Кате, а Лена должна была принять группу Анны Ляпуновой. Была еще одна доярка — смугленькая, расторопная, с тугими косами, Аня Шустикова, работавшая на ферме всего второй год. Официально к ней не была прикреплена ни одна из новеньких, но добродушная Аня помогала им, пожалуй, больше всех.

Вскоре, однако, выяснилось, что Анна Ляпунова вовсе не намерена так просто отдать своих коров в чужие руки. Строгая, любившая командовать, она на второй день заявила Лене:

— Показать — покажу, а на животинок моих ты, девка, не зарься. Не для тебя я их растила да холила, уж ты сама таких для себя воспитай.

— Мне все, равно, — сухо сказала Лена. — Дадут нетелей, буду их готовить. Это решит Марта Ивановна.

— Как бы она там ни решала, а коров я не отдам. До отелов отдала бы, а сейчас — нет. Пока они на сухостое были, я же ничего не зарабатывала, а теперь у меня самая захудалая по шесть литров надаивает. А каждый литр денег стоит, поняла?

Лена понимала доярку и была согласна с ее доводами. Ей было очень неприятно, что она явилась причиной недовольства и раздражения Ляпуновой, и при первом же удобном случае сказала об этом Марте Ивановне.

Та успокоила девушку, объяснив, что Ляпуновой, конечно, жалко расставаться с коровами, которых она подбирала и раздаивала несколько лет, но что ей дадут на второй ферме племенную группу доярки Изотиной, уходящей на отдых. Марта Ивановна уверяла, что стоит Анне показать изотинских коров, как она уцепится за них обеими руками.

— Это ее поначалу жалость разбирает, вот она и злится, — с понимающей улыбкой сказала Марта Ивановна. — Она же к ним, как к детишкам своим, привыкла, ну и они к ней тоже, Думаешь, легко расставаться? Подожди, поработаешь с полгода, тогда поймешь, как это непросто…

Лена усомнилась, будет ли она через полгода жалеть своих коров так, как Анна Ляпунова, но возражать не стала. Она видела только, что Марта Ивановна бесконечно верит в них и хочет, чтоб девушки работали вместе.