Николай Угловский - Подруги

— Да, выступить придется…

— И так долго молчали да приглядывались. Я, знаешь, в Самойлова верю, но тем более надо его предостеречь. Пусть побольше верит людям, поменьше администрирует. И не возводит свою непогрешимость в принцип. Прошли времена, когда нас водили на поводке, и всем было удобно. У нашего брата, председателей, должна быть такая же ответственность, как и у секретаря райкома. Впрочем, на словах Самойлов как будто за это, а фактически вообразил, что за все несет ответственность он один. В общем, поговорим, а там видно будет. Думаю все же, что с Самойловым мы сработаемся. Должны сработаться, по крайней мере… Ты как?

— Это ты о чем? — поднял голову задумавшийся Мамонтов.

— Эх, Андрей, Андрей, — улыбнулся Логинов полунасмешливо-полусочувственно. — Тяжело?

— Верно, тяжеленько, — признался Мамонтов и неловко похлопал ладонью по шее лошади. — Но ты не думай, я сдаваться не собираюсь. Помнишь наш разговор весной, на катере? Так вот, я все тот же, только стал злее, пожалуй.

— Это на кого же ты злишься?

— На себя, конечно. Знаю, разом все, не перевернешь, а хочется перевернуть. Вместе с Самойловым… Ты прав, мы должны найти с ним общий язык.

— Обязательно. А на пленуме я перед ним отчитаюсь. Жалко, не по той дороге поехали, я бы показал тебе ту кукурузу. Вымахала, брат, на загляденье. Да, все от рук зависит. Сама жизнь заставит садиться на кукурузного коня. Теперь все убедятся, что этот конь не подведет.

— Однако и неверующих еще немало. Их добрым урожаем только переубедить можно, а у меня такового не предвидится.

— Даже если по 150–200 центнеров зеленой массы соберешь, — и то выгода. В пять раз выгодней горохо-овсяной смеси. Да это же первый серьезный опыт, на будущий год умнее будем.

— Тут каждый день приходится умнеть, иначе вовсе отсталым станешь, — усмехнулся Мамонтов.

— Слушай, — вдруг вспомнил Логинов, — как там у тебя девчата-добровольцы поживают?

— Трое сбежали, а остальные работают хорошо, я доволен.

— Ты доволен — это еще полдела, они-то довольны ли? Сердцем прижились или тоже на дорогу смотрят?

— Как тебе сказать? Закрутился и с девчатами мало встречался. Не успеваю. А надо бы. Это же будущее наших колхозов, им коммунизм достраивать. А у тебя, я слышал, добровольцы молодцы, читал о них в газете, Может, привезти мне своих девчат к твоим, пусть опытом поделятся, а заодно и дружбу заведут.

— Пока не вози, — подумав, сказал Логинов. — Этак через недельку-другую, пожалуй. Я ведь тоже за недосугом мало ими интересовался, а потом взял да и отпустил сам одну из девушек. Думаю, правильно сделал, и она еще вернется. Есть у меня доярочка из молодых — прелесть, честнейшая душа, все понимает. Ну и остальные…

Мамонтов глянул на Логинова, но, почувствовав его смущенье, промолчал, не стал расспрашивать. Он подумал о том, что если бы с первых дней получше знал настроение, приехавших девушек, то и те трое, возможно, не сбежали бы. Однако и у Логинова с добровольцами, видать, все обстоит не так просто, несмотря на его уверенность. Да, неладно как-то получается, когда за хозяйственными заботами забываешь поинтересоваться, чем живут люди.

— Ну мне, налево. Бывай… — сказал Логинов, останавливая лошадь у развилки дорог.

— До свиданья. На пленуме встретимся.

— Да уж не разойдемся. Ты подготовь там все нужные расчеты и доводы. Потребуется — поддержим. А девчат обязательно привози, я дам знать. И сам приезжай, полезно будет.

— Добре, — кивнул Мамонтов и тронул каблуками коня.

Они разъехались, и сразу же каждый из них, как вчера и неделю назад, стал думать о своих неотложных и беспокойных делах, которых почему-то никогда не убывало…

Катя писала письмо. И хотя она уже твердо решила, что не отправит его, все-таки писала — то торопливо, так, что перо взвизгивало и брызгало чернилами, то подолгу задумываясь и отодвигая бумагу от себя, словно страшась доверить ей свои думы. Но еще чаще Катя оглядывалась на дверь — боялась, что придут девушки и застанут ее за этим занятием. Только сегодня утром у нее произошел с ними тяжелый разговор, так и не, закончившийся ничем. Катя не хотела ничьего сочувствия и никакой помощи, хотя и понимала, что она предлагается искренне, от души. Даже собственная жалость к себе была для Кати унизительной. Она сама по глупости попала в беду и сама как-нибудь выкарабкается из нее.

Ее решение, было принято, и сейчас Катя писала Верочке прощальное письмо. Никогда она не думала, что объясниться с подружкой будет так трудно. Даже тогда, когда это объяснение так и не попадет в руки Верочки. Зачем? Все равно Верочка не поймет и не простит.

А в это время Верочка решительным шагом шла по коридору общежития, помахивая узелком, заботливо снаряженным тетей Пашей. Верочка сама удивлялась своему спокойствию, даже некоторой самоуверенности. Только что она побывала в комитете комсомола, где вела себя в высшей степени нахально (впрочем, осознала она это много позже). Знают ли в комитете, что случилось с Орешкиной? Ах, знают! Даже приглашали на беседу? Катя не явилась, и вы на этом успокоились, махнули на комсомолку рукой? Да никакой она не дезертир, откуда вы взяли? Просто… ну временно сбилась с пути, и ее надо по-человечески понять.

Из комитета Верочка вышла возмущенная. Человек вторую неделю нигде не работает, живет неизвестно на что, и никто не поинтересовался узнать, отчего ему так плохо. Ладно, она, Верочка, все это выяснит и поправит. В комитете ее попросили выступить перед комсомольцами прядильной фабрики, рассказать о своей бригаде, но Верочка сказала, что с удовольствием сделает это в другой раз. Сегодня она очень спешит. Да и как бы она стала выступать, ведь ее обязательно спросят про Катю, а Катя еще не вернулась в колхоз.

В том, что она вернется, Верочка не сомневалась с той минуты, как решилась поехать сюда. И только когда она подошла в общежитии к комнате № 17, уверенность разом покинула ее. Она точно знала, что Катя дома. Что она сейчас может делать? Как начать разговор? Катя же до чертиков обидчивая…

Верочка переложила узелок из руки в руку и, не постучав, открыла дверь.

Катя испуганно обернулась, машинально накрыла письмо ладонью, потом скомкала исписанный листок.

— Вера, ты?! Как ты сюда попала?

Верочка, несмело улыбаясь, не сводя с Кати счастливых и тревожных глаз, прошла вперед, положила узелок на стол.

— Здравствуй… Приехала вот. Тетя Паша гостинцев послала. Забыла, говорит, нас Катюха, окаянная, поезжай, спроси, когда в гости приедет, я пирогов свежих напеку…

— Да ей-то до меня какое дело? — удивленно и сухо сказала Катя странно незнакомым для Верочки голосом. — Что ж, садись, я со стола сейчас лишнее уберу.