Юрий Рытхэу - Полярный круг

— Здравствуй, Нанок, — поздоровался профессор. — Ты прекрасно выглядишь — загорел, поздоровел. Заезжал я в Анадырь, был и вашем музее. Слышал о твоих делах. Надежда Павловна просила передать, что они готовы продлить командировку, если в этом будет необходимость.

— Спасибо, — поблагодарил Нанок. — А как вы?

Последние годы Менов тяжело болел и лежал в больнице: сердце.

— Как видишь, прекрасно перенес перелет Москва — Анадырь. Милый Нанок, теперь путешествие на Чукотку — одно удовольствие. Помнишь, рассказывал, как добирался сюда в первый раз? Полтора месяца сидел во Владивостоке, потом на ледоколе «Красин» пробивался до бухты Провидения. Была уже середина сентября: сопки в снегу, холодно. Высадились в Чаплино — там единственным европейским домиком была лавка американского торговца… А всего наше путешествие из Ленинграда до Чаплино заняло почти три месяца. Перелет от Москвы до Провидения — шестнадцать часов!

Подошел старик Ятто и разговорился с профессором.

Раиса Петровна с оттенком восхищенной зависти сказала Наноку:

— Мне бы вот так разговаривать по-эскимосски, как Менов. Я все понимаю, но редко говорю.

— Ну это вы зря, — заметил Нанок. — Надо стараться как можно больше говорить. Я так изучал английский. Теперь свободно читаю, да и говорить могу.

Нанок учился грамоте по букварю, составленному Меновым, и, по правде говоря, в детстве считал автора давно умершим. Такое представление объяснялось тем, что как-то Нанок попал в библиотеку на маяке и стал расспрашивать смотрителя об авторах многочисленных книг, выстроившихся в ряд на деревянных, хорошо обструганных досках. Почти на все вопросы о том, где живет этот или тот писатель, смотритель отвечал: «Он давно умер». Так у Нанока сложилось грустное убеждение, что авторами книг, как правило, являются давно умершие люди. И он впоследствии очень обрадовался, узнав, что Менов жив.

Георгий Сергеевич Менов, как и его товарищи Петр Яковлевич Скорик, Иннокентий Степанович Вдовин, Георгий Алексеевич Меновщиков, был на Чукотке человеком легендарным.

По рассказам дедов и бабушек, когда-то учившихся у первого русского учителя, Нанок создал себе образ педагога той поры, когда жители Наукана знали о новой жизни куда меньше, чем нынче об обратной стороне Луны.

Наукан стоял лицом к Берингову проливу, на виду у проходящих кораблей, и американские торговцы, шнырявшие в те годы по беззащитным берегам Чукотки, часто бросали якорь именно здесь. Торгуя с эскимосами, рассказывали о страшных делах, которые якобы творили в стране новые хозяева России — большевики. Науканцы представляли большевиков в облике сказочных жестоких чудищ. Когда Менов сошел с парохода и объявил, что он большевик, один из науканских стариков громко воскликнул: «Он еще очень молодой! Рога не успели вырасти!» И жители Наукана и Менов потом со смехом вспоминали эту первую встречу. Больше всех смеялся тот старик, кстати, одним из первых севший за парту в вечерней школе для взрослых, чтобы научиться, различать и наносить следы человеческой речи на белую бумагу. Но бумаги тогда было мало. Каждый клочок был дорог. Найти бы сейчас тетрадку, которую Нанок видел в детстве у своего деда, сшитую из листков чайной обертки крепкими нитками, свитыми из оленьих жил.

В Анадырском педагогическом училище Нанок узнал, что Георгий Сергеевич Менов, доктор филологических наук, профессор, один из крупнейших специалистов-эскимологов нашей страны, жив, здоров и работает в Ленинграде.

А потом, когда Нанок был уже на третьем курсе училища, Менов приехал в Анадырь. Мужчина спортивного склада, с яркой проседью никак не вязался с тем образом, который сложился о нем у Нанока из рассказов деда и бабушки.

Если бы не разница в возрасте, можно было бы сказать, что Нанок и Менов стали близкими друзьями.

Пока Нанок заканчивал училище, они переписывались. На следующий день после выпускного вечера Нанок катером переправился на другой берег Анадырского лимана и улетел в Ленинград.

Все долгие годы учения в институте Нанок был своим человеком в семье профессора. Он мог прийти в любое время дня и ночи и всегда знал: что бы ни случилось, профессор Менов будет рядом, всегда придет на помощь.

Георгий Сергеевич подробно расспросил Нанока о его работе, сообщил о нескольких книгах об эскимосах, вышедших у нас и за рубежом.

— Эскимосские племена за рубежом сейчас переживают, быть может, самый трагический период своей жизни, — с горечью говорил профессор, — а ученые тех стран утверждают, что ничего нельзя поделать… Сейчас вышли книги Моуэта и Маллори. Читаешь и думаешь: как жесток мир наживы!

После обеда Нанок сел писать письмо Зине Канталиной и рассказал о встрече с Меновым:

«Такие люди, как Георгий Сергеевич, строили трудные мосты, через которые мы приобщались к великой русской культуре, к великим книгам, наполненным вечными идеями. Каждому из первых русских учителей на Чукотке должен быть поставлен памятник. Ведь они годами не получали зарплаты, переходили на полное иждивение родителей своих учеников, но ни разу у них даже не возникало мысли, чтобы бросить работу или пожаловаться. Они были настоящими рыцарями новой идеи. Нам бы хоть немножко от их самоотверженности и преданности. Когда рассуждают о гуманизме, я живо представляю и Георгия Сергеевича, и его товарищей, которые первыми пришли в наши нынлю, в наши яранги, в непривычный, совершенно чужой мир, словно к жителям других планет. Вот настоящий гуманизм… Недавно я читал книгу о шведском докторе Швейцере, который в джунглях построил больницу и лечил африканцев. За это он был удостоен Нобелевской премии. Наши русские учителя заслужили не меньшие почести. Ты бы посмотрела, с какой трогательностью встречали Георгия Сергеевича чаплинцы!.. Убежден, Нотанват без колебания отдал бы ему ярангу…»

Нанок написал эти слова и остановился. Как он раньше не догадался? Конечно, Георгий Сергеевич — это тот человек, который поможет. Вспомнил, как Нотанват здоровался с профессором, обнимал его и смеялся.

Воспоминание о яранге окончательно отвлекло Нанока от письма, и он торопливо написал несколько заключительных строк.

По дороге на почту он тщательно обдумал план действий и пришел к решению, что надо начинать исподволь, издалека. В первую очередь надо убедить профессора в совершеннейшей необходимости приобретения для Анадырского музея яранги.

С берега шли люди, неся за плечами большие кожаные мешки, наполненные итгильгыном [10] Итгильгын — кожа кита с жиром. и желтыми кубами китового жира. Кое-кто тащил долю в простом ведре или даже в тазу. Значит, они уже не имели кожаных мешков, не делали их.