Сергей Снегов - Взрыв

Она сдалась:

— Ладно, идемте. Только предупреждаю — чтоб вы держали себя прилично. О вас говорят, что вы не очень церемонитесь, я сама в этом убедилась — в деловых отношениях, конечно. Так вот — давайте больше не ссориться.

Он взял ее под руку, она тут же высвободила ее. Они с шоссе перейми на ширококолейку: на шпалах снегу было меньше, чем на камнях шоссе. У обрыва горы снова началось шоссе. Постройки остались позади, слева чернел провал долины, справа поднимались крутые диабазовые склоны. Неяркое полярное сияние вспыхивало и металось в небе, скупо населенном бледными звездами, в свете сияния можно было различить повороты дороги. Потом оно вдруг стало разгораться, в далекой высоте бешено крутились световые вихри, обрушивая на землю ливень сверкающих стрел и копий. Маша остановилась, запрокинув голову.

— Красиво! — сказала она. — Целый ураган света.

— Красиво, — согласился Камушкин. — Бывает еще красивей. Для влюбленных лучше луны. Жаль, что мы с вами не влюбленные.

Маша, хоть Камушкин вел себя сейчас хорошо, не так, как в управлении, была еще зла на него. Она возразила небрежно:

— В самом деле, вам жаль? Да, правда, вы ведь радуетесь, что я женщина, а не мужчина и собираетесь что-то сказать «по личному вопросу». Уж не хотите ли вы объясняться мне в любви? Вот было бы чудесное завершение наших служебных бесед. Что же вы молчите?

— А что мне говорить? — ответил он угрюмо. — Насмехаться вы умеете. Скажи, что любишь вас, такое услышишь, что жить не захочется.

— Правильно, — подтвердила она. — Признаюсь вам по чести, вы мне не нравитесь. И мне тоже жаль, но только не того, что мы не влюбленные, а что нет повода — я бы вам рассказала, как я к вам отношусь и каким вижу вас.

Он обернул к ней насупленное лицо и предложил:

— А вы валяйте Так — без повода. Интересно послушать. Хочу знать, каков я кажусь со стороны.

— Не надейтесь, картина не очень приглядная, — беспощадно предупредила она.

Он снова взял ее под руку, помогая перепрыгивать через камни и твердые комья снега, — она в увлечении не заметила этого. Она все вспомнила, все поставила ему в вину, не щадила его гордости и самолюбия, упрекнула его даже тем, что он хорошо работает. «Это неплохо — быть лучшим, а у вас на лице написано: дайте дорогу, я выше вас всех! Вы словно плюете на других взглядами, а не глядите», — убежденно сказала Маша. Еще ни разу ему не приходилось так много слышать о себе плохого, она чувствительно жалила, эта не очень красивая, зато умная и насмешливая девушка — каждое место начинало болеть, как только она его касалась.

Камушкин грубо прервал ее:

— Все, хватит! Картина ясная — хулиган, сквернослов, трус, задавака. Удивляюсь, как милиция за шиворот меня не хватает. Даже страшно такого на свободе держать.

Она напомнила:

— Вы сами хотели слушать.

Он продолжал с досадой:

— Да, сам. Только не всякое приятно слушать. Вылили на меня, что полагается и что не полагается — кто такому обрадуется? Нет, вижу — с вами нужно ухо востро.

Она весело отозвалась:

— Вот и хорошо, что увидели. На будущее пригодится. Будете смирнее.

Ее насмешки все больнее жгли его. Он сказал угрюмо:

— Вряд ли буду смирнее. Смирным с вами нельзя — забьете. Другой совсем подход требуется. Натуральный.

Она неосторожно поинтересовалась:

— Это как надо понимать — натуральный подход?

— Вот так! — крикнул Камушкин, с силой хватая ее.

Он прижал ее к груди, жадно целовал, потом, отброшенный сильным толчком, упал на камни дороги. Вскочив, он снова хотел кинуться на нее. Маша подбежала к краю обрыва.

— Попробуйте сделать хоть шаг! — пригрозила она гневно. — Я прыгну вниз и, если со мной что случится, вы ответите.

Устрашенный, он не двигался.

— Маша, не дурите! — молил он. — Ну, не надо, слышите! Отойдите от обрыва. Все может быть, ну какая же вы, право!

— Уходите назад! — требовала Маша. — Еще, еще! Вот так. Теперь слушайте. Я пойду дальше сама. Вы возвращайтесь в поселок. Не нужны мне такие горячие провожатые.

— Я не могу вас покинуть, — настаивал он, не приближаясь.

Она крикнула:

— Слышите вы — сейчас же убирайтесь! Не заставляйте меня звать на помощь.

Камушкин ответил упрямо:

— Зовите. Одну я вас не оставлю.

Она уже готовилась закричать, но со стороны шахты на дороге показался высокий человек. Маша издали узнала его по широкой прямой походке, он двигал ногами, как шестами. О нем на шахте говорили: «Василий шагами меряет метры». Это был Ржавый, бурильщик, он, как и Маша, жил в городе. Ржавый с удивлением переводил взгляд с Камушкина на Машу.

— Что у вас случилось? — спросил он. — Для прогулок вроде не место. И погода не благоприятствует — мороз.

— Для милых полсотни градусов — не мороз, — с невеселой усмешкой возразил Камушкин. — И чем место плохое? Самое подходящее для горячего объяснения на холоду.

Маша подошла к Ржавому и взяла его под руку. Они уже встречались в управлении, немолодой рабочий относился к ней ласково, как к дочери.

— Очень хорошо, что вы подоспели, Василий Аверьянович, — сказала она. — Товарищу Камушкину нужно возвращаться, а я боялась идти одна. — Она повернулась к Камушкину. — До свидания, надеюсь, никто на вас не нападет.

Когда они прошли вперед, Ржавый сказал:

— Ну, а все же, Маша, что произошло? Никогда не поверю, чтоб Павел бросил девушку одну на дороге. Нагрубить — это он может. Наверное, лишнее себе позволил?

— Да нет же, — уверяла Маша. — Ничего не было.

И чтоб уйти от этой темы, она заговорила о нормах выработки, близко интересовавших и ее, и Ржавого.

Камушкин мрачно плелся обратно. Он вспоминал злые упреки Маши, ее обвинения и насмешки — все в нем кипело. Вот каким его изображают, вероятно, так она и другим о нем говорит! И главное, сама кто — вздорная девка, только диплом у нее в кармане, ни рожи, ни тела! Но губы его еще ощущали прикосновение ее губ, сердце гнало по телу горячую кровь. Камушкин остановился и в бешенстве топнул ногой.

— Будет! — крикнул он на себя. — Губы как губы, у других лучше. Выкинуть эту чепуху из головы!

У самого поселка Камушкина встретила женщина в шубе, закутанная до глаз в платок. Она, видимо, давно уже тут стояла — на платке нарос толстый слой инея.

— Здравствуй, полумуженек! — приветствовала женщина Камушкина. — Интересно, кого это ты вздумал в город провожать?

Он сердито прошел мимо, женщина потянула его за рукав. Он рванулся, но она была сильна, как мужчина, — разъяренный, он повернулся к ней.

— Отстань, Полина! — сказал он нетерпеливо. — Нет у меня сегодня настроения объясняться. Пусти, слышишь!

— Вот оно что! — протянула она насмешливо. — Настроения нет. Заболел, может? Воспаление хитрости прихватил? Беседовать со мной настроения нет, а с чужими бабами прогуливаться — есть?