Альберт Мифтахутдинов - Спроси заклинателей духов

Все это было не только съедобно, не только вкусно, но, главное, целебно.

«Сейчас бы травки, — думал Миронов, — да вот пока рановато еще. С недельку, поди, ждать придется».

После первого приступа Миронов стал бояться, что второй застанет его, когда он будет один, с малышом, без жены. И когда она уезжала в командировку или на очередную сессию, он договаривался со своим другом — коллегой по работе, чтобы тот каждое утро звонил ему домой, просто поздороваться и пожелать доброго утра. Это означало, что Миронов жив-здоров, ночь прошла хорошо, до следующего утра. Если телефон утром не отвечал, значит… Вот почему второй ключ от квартиры находился у друга.

Но сейчас и друг в отъезде, а посвящать в свои обстоятельства кого-то постороннего, даже приятеля, Миронов стеснялся, а потому просто никогда не закрывал дверь квартиры, когда ложился спать.

Он полагал, что случись с ним что-нибудь, ребенок будет плакать, и на его крик в квартиру войдут соседи или еще лучше малыш сам сможет выползти на лестничную клетку, тут его и обнаружат, лишь бы только с малышом ничего не случилось, лишь бы он не простудился на лестничной площадке.

Многое он еще предусмотрел по спасению малыша на тот самый крайний случай.

С вечера он на стулья, табуретку, столик для игрушек расставлял еду и питье. В основном, хлеб, сухари, воду, сухую морковь (малыш ее обожал), конфеты, яблоки, если были. Он рассуждал так: в яслях ребенка хватятся на вторые сутки, пришлют кого-нибудь на третьи. На работе хватятся на вторые, придут на третьи. Во всяком случае, малыш двое-трое суток будет без еды. Этого достаточно, чтобы он свалился. Еды, расставленной в комнате, ему хватит продержаться до прихода людей. Ему уже больше года, ходит он довольно твердо и дотянуться до всего этого вполне сумеет. Ну, а если начнет плакать, тут его услышат. Хотя ребенок может при непрерывном плаче охрипнуть через несколько часов. Ну, еще и дверь открыта, это хорошо. Телеграмма вдруг придет или бандероль заказная, Миронову пишут много…

Свой ежевечерний ритуал, как только он с малышом возвращался из яслей, Миронов выполнял неукоснительно.

«Хоть бы кого-нибудь из друзей с Чукотки сюда занесло, переселил бы из гостиницы, все легче было б… и Кен чего-то не едет».

Миронов был реалистом, неизбежного не боялся, но ему страшно, всегда было страшно за сына, упаси боже, если что вдруг станет с ним…

Он понимал, вымаливать у судьбы и день, и год — бессмысленно. Цыганка как-то ему нагадала, когда он был студентом, — ежели, мол, переживешь пятьдесят два года, дальше долго жить будешь. До пятидесяти двух еще далеко, а вдруг цыганка недостаточно квалифицированна? Вдруг пятьдесят два перепутала с сорок два, с тем возрастом, который сейчас как раз у Миронова? Вот Пушкину цыганка совсем аналогично гадала. Переживешь, мол, тридцать семь — дальше долгие дни будут, глубоким стариком умрешь. Как в воду глядела, не пережил…

«При чем тут Пушкин? — злился на себя Миронов. — Нашел, с кем проводить параллели!»

И тут же себя оправдывал: «Я с цыганками провожу параллели».

Он понимал — от судьбы не уйдешь. Вот пример — рядом, этажом ниже, сосед жил, в областном обществе книголюбов работал. Стихи писал. Каждый день брился, носил галстук. Зарядку делал, бегал вокруг дома, тело свое холил, не пил, не курил, на балконе дышал полной грудью. А тут перед самым праздником стал делать замечания рабочим, что не там лозунг прибивают. Стоял он у подъезда и вел с ними нравоучительные беседы, ценные указания давал. И вдруг с третьего этажа пятилитровая банка с маринованными помидорами и огурцами венгерской фирмы «Глобус» на него свалилась. Бац! — и нет областного книголюба… Хорошо еще, что только ключицу переломала. А если б на голову? Уехал сосед лечиться на материк, говорят, совсем решил сюда не возвращаться. Да разве от судьбы уйдешь? Да разве нет на материке банок фирмы «Глобус»?

«Надо бы кошку завести, — думал Миронов. — А еще лучше собаку. Они умеют предчувствовать смерть хозяина. От них я бы про себя больше узнал».

По-разному люди предчувствуют смерть. Вот в прошлом году был Миронов в отпуске. Домик снимал в почти пустой деревеньке, сад-огород.

Сидит он как-то на крылечке, покуривает, смотрит на закат, блаженствует. Подходит к нему хозяйка, у которой он был на постое, тетя Даша и говорит:

— Артур Иванович, а что, если возьмем бутылочку, выпьем и согрешим, а?

Отважно так спрашивает.

— Что ты, тетя Даша, зачем это, это ни к чему… — всполошился Миронов, застеснялся, ушел в свои комнаты.

А утром он узнал, что тетя Даша умерла.

Вот и все. И не виноват Миронов, а вину свою чувствует.

Форточка у Миронова всегда открыта. Весна на улице. Конец мая. Снег тает. А первомайскую демонстрацию совсем снегом засыпало, даже пурга была последняя, свирепая. Скоро июнь — там уж и лето молниеносное, хорошо летом, на Чукотку пора. Да нет, пора уже в ясли, за малышом.

«Что ж Кен-то не едет?»

Вспоминает Миронов прошлое. Странная штука время. Вот ведь как давно все было, уж и думаешь: а было ли?

Проходит время, одни люди остаются в твоей жизни навсегда, другие — как ночной гость — попил чай, переночевал и ушел из дому, будто и не было. И невольно думаешь, что высшая мера в оценке твоих дел — это когда друзья грустят, если тебя нет с ними рядом.

Миронов все еще лежит. Принял таблетку.

«Этот год, думает он, называется годом счастливых перемен. А с начала года двое его знакомых в разных концах области ушли в небытие. Прямо скажем, далеко не хорошие люди. Значит, для кого-то их смерть действительно счастливая перемена. И вот я сам лежу в постели. Если я уйду вслед за ними, — значит, я тоже негодяй? Выходит, надо жить, раз я хороший. Год-то счастливых перемен. А кому мой уход принесет счастье? Никому.

Хоть в этом-то я уверен, слава богу…»

Миронов встает, накидывает плащ, идет в ясли. «Вот все образуется, думает он, достану малышу собаку, большую лохматую чукотскую собаку. И еще научу его не бояться одиночества. Одиночество часто благо, не надо его бежать…

А если Кен не приедет, — дождусь жены и сам к нему поеду. И это враз утяготит его вину перед самим собой из-за несдержанного слова…»

В дни молодости Миронова где-то два с лишним десятилетия назад (боже, как быстро летит время!) эта узкая многокилометровая заснеженная коса сияла первозданной белизной до самой середины июня.

Весной над ней пролетали птицы, и белые канадские гуси обязательно отдыхали тут перед последним броском на остров Врангеля.

Поздним летом на косу вылезали моржи, грелись на солнышке, нестерпимый запах стоял вокруг, рев и хрюканье, но в основном все-таки была тишина — моржи больше спали, нежились на солнце.