Альберт Мифтахутдинов - Спроси заклинателей духов

Не первый раз смотрю я его реликвии. Вот и сейчас я выразил вслух удивление и восхищение.

Довольный старик аккуратно все запаковал как было и отнес в дом.

Керго, пожалуй, самый старый на побережье. О нем и заметка в районной газете была «Ровесник века». Только думается мне, он вовсе не ровесник, а чуточку старше. Сам не помнит, когда родился. Он помнит только события. Много родственников у него разбросано по тундре, не сосчитать. А знают-то его повсюду — и на востоке Чукотки, у эскимосов, и у южных чукчей, и на западном берегу. Жена его — Имаклик — эскимоска. Это третья его жена или четвертая, я не знаю, нехорошо чужих жен считать.

…Мы сидим на бревне, смотрим на море и молчим. На море можно смотреть бесконечно долго.

Я соскальзываю с бревна, ложусь на землю поближе к костру, смотрю на небо и, подсвеченные красным облака. Ранние утки на красном небе меняют строй. Кажется, сказочный змей летит. Почему у чукчей и эскимосов в фольклоре нет змей? Да просто нет тут никаких гадов, не водятся. Откуда же им и в фольклоре взяться?

Правда, один раз я видел, но это было далеко отсюда, Керго знает где.

Пришел я как-то в один из августов, года два было тому, к Керго. Заказать одежду на зиму — в августе как раз забой оленей на одежду — каанматгыргын называется, «забой тонкошерстного оленя». Сам он морской охотник, но к нему подкочевывают пастухи, — можно заказать, ему не откажут.

— Опоздал, — сказал тогда Керго. — Давай чай пить.

За чаем выяснилось, что если выйти на моей лодке к устью реки, впадающей в залив, и дальше идти вверх по течению несколько дней, а потом, возможно, и пешком, то можно прийти в тайгу. Туда откочевывали его родственники, далеко, может, к самой границе с якутами или ламутами. Уж там-то разжиться одеждой и шкурами запросто.

Я согласился. Но не ради меня отважился на такое путешествие старый Керго. По всей тундре разбросаны его многочисленные родственники, он даже не знает, где их и сколько. А если и знает, то видится редко. Просто захотел увидеться с людьми, любившими его или бывшими от него в зависимости еще по тем временам, — как никак, он — «ровесник века».

Долго мы плыли на юг, а потом шли пешком путями, известными только Керго. Ходит он неторопливо — некуда спешить, но не устает, ходить умеет.

Здесь перекрещивались пути чукчей и эвенов. И неподалеку было священное место эвенов, его чукчи обходили. Эвены хранили там коготь громадной птицы-духа.

Я видел этот коготь. К птице он не имел никакого отношения. Это был рог ископаемого шерстистого носорога, который эвены принимали за коготь священной птицы. Но я никому ничего не говорил — не надо разочаровывать людей, живущих не по твоему уставу. Я и Керго не сказал о том, что был в местах поклонения эвенов.

Три дня гостили мы у оленеводов. Им надо откочевывать дальше, а нам возвращаться на север. Да и чего тужить — трех дней вполне хватило. И в последний день вечером увидел я стариков, сидящих вокруг пня, а на пне небольшая коричневая лягушка. У каждого в руке был нож. Последовательно по кругу старики расчленили лягушку.

— Тебе нельзя, — тихо, но строго сказал Керго, и я ушел с глаз подальше. Но сам Керго был в числе тех, кто сидел вокруг пня.

Потом он мне рассказал, что это старинное южное гаданье. У лягушки почти нет крови. Так вот, с чьим ударом выступит капелька крови, тому в скором времени уходить в мир иной, к верхним людям. Круг идет до первой крови. Как только выступит капля — остальные бросают ножи. Это может быть и с первым ударом, и с последним, а иногда тушку лягушки выбрасывают, не доводя дело до конца — когда нет крови и дальше продолжать страшно.

В тот раз выпало на Илеле.

— А где сейчас старик Илеле? — спросил я Керго.

— Умер, — спокойно ответил он, словно это произошло давным-давно.

По моим расчетам лягушек там водиться не должно, наверно, совсем к югу уходили — как знать? А у старика я не спросил. И забыл про южное гаданье, да вот август напомнил, сейчас тоже время каанматгыргын.

Праздник забоя прошел, пастухи ушли. Только я у Керго совсем по другому делу. Но он действительно бывший шаман, и какая-то чертовщина все-таки еще владеет им, он угадывает мои мысли и посмеивается. И я решаю вывести его на чистую воду и спрашиваю в лоб, зная, что молчать или обманывать он не будет.

— Ты знал Алитета?

— Да.

— И Коравье, его отца?

— И отца…

— А сколько Давал Коравье американцу Чарли, торговцу. Сколько давал за винчестер?

— Восемь песцов… — вспомнил Керго, — трех лисиц… пыжика много — десять или двенадцать…

— А Алитет? Сколько Алитет отдал Чарли за вельбот?

— Шесть шкур белого медведя… — думает Керго, — и еще два мешка песцовых и лисьих шкур… и еще много-много клыков… от моржа.

— А отец Алитета шаманил?

— Да… Коравье большой шаман был…

— Как Керго? — смеюсь я.

— Нет, — качает головой Керго, — я еще не умел…

— Потому что не знал Наягнека?

— Наягнек!.. — И лицо Керго выражает удивление. Наверное, он поразился, что Наягнека еще помнят. Вот и я, не имеющий к нему никакого отношения, все же знаю о Наягнеке.

— Наягнек, о! — только и повторил старик.

И задумался. Потом сказал:

— Он знал силу… знал душу… знал, из чего человек…

— Ты его на той стороне пролива встречал? — спросил я.

— Мне отец рассказывал, как я видел Наягнека… и встречался с ним… в Америке… мы оба были там… потом сюда приехали… я не помню Великого Заклинателя, но отец говорил, он разговаривал со мной… мал я был, не помню… хорошо разговаривал… Коравье это не понравилось, когда узнал…

— А-а… — догадался я. — Наягнек, наверное, тебя благословил, а Коравье ревновать стал… дело ясное.

— Не знаю, — признался Керго.

— А кто из вас сильней — ты, Коравье или Наягнек?

— Наягнек — Великий… Зачем спрашиваешь? Я не спрашиваю, зачем ты пришел?

Я смущаюсь и молчу.

— Ты ищешь Эмуль. Ее нет, она на побережье… Скоро придет… оттуда, — он показал рукой на восток. — Туда ушла на вельботе… Скоро вельботы придут. Каждый год ты приходишь, зачем? — лукаво улыбается старик. — Дом твой далеко, а ты приходишь?

— Мы тут работаем неподалеку.

— В прошлом году не работали и в позапрошлом не работали, а ты приходил.

— Не работали, — соглашаюсь я. — Передай Эми, что я приходил.

— Она и так узнает.

— Откуда?

— Имаклик скажет, — кивнул он в сторону старухи. — Женщины…

— Понятно. Пусть скажет. Я к ней приходил, к Эми.

— Ты не увезешь Эмуль?

— Нет… одна жена у меня была, — смеюсь я.

— Ну и что… Вам же можно… много, — намекает он на мое татарское происхождение.

— А вам? — намекаю ему на его прошлое.

Легкая улыбка вспыхнула вдруг на его лице и затерялась в морщинах.