Альберт Мифтахутдинов - Спроси заклинателей духов

Добавьте к этому кормовое мясо, кожевенное сырье, мясокостную муку, жир, технический клей, мороженое пищевое мясо, витамин А, сырье для лечебных препаратов — камполон, инсулин и желатин. Даже сухожилия и вибриссы (усы) — и те используются. Сухожилия для медицинских нитей (кому делали операцию, тот знает), а усы идут как щетина для кистей. Художники очень ценят этот материал.

Вот что такое нерпа.

Мы сидим у костра и едим нерпу из большой, почти ведерной кастрюли. В яранге — аппетитный запах нашего варева.

Старик Эвугье жмурится.

— Вкусна-а!

Тынечейвыне кивает головой и спешит налить полную миску бульону.

Гена тихо признается:

— Правда… я не ел такой нерпы… долго есть можно… вкусно…

Ну и ну! Гена, который каждый день ест нерпу… Что ж, придется делиться запасами специй.

А все дело в специях.

Для того чтобы из красно-черного мяса нерпы был такой неизвестный хозяевам яранги вкус, надо варить ее с перцем, лавровым листом, чесноком, луком, укропом, солью. Надо соблюдать очередность закладывания этих специй. Но, кроме соли, остальное в яранге не употреблялось. И Эвугье с восторгом и любопытством смотрит на пакетики, которые Гена осторожно берет у меня из рук и передает Тынечейвыне. Эвугье предлагает нам в дорогу взять много мяса, хоть целую нерпу.

Мы смеемся:

— Куда уж, Эвугье, не дотащим!

И заворачиваем в полиэтилен кусок, килограмма на два.

Старик что-то говорит Геннадию.

Геннадий переводит:

— Он говорит, чтобы вы остались на день… он положит печень в лед… и потом будет строганина… он хочет угостить строганиной.

Мы объясняем, что не можем остаться. На наших лицах искреннее сожаление: строганина из печени — наше любимое блюдо.

— Можно остаться, — говорит Виталий, — но мы потеряем сутки.

Он прав. В этих краях в течение одних суток может наступить зима. А из-за дождей мы уже теряли дни. Надо спешить.

Виталию не хочется огорчать Эвугье, и он авансом отдает должное несостоявшемуся ужину со строганиной. И чтобы окончательно сделать старику приятное, рассказывает о пристрастии в последние годы к жареной нерпичьей печени за рубежом, особенно в Америке.

Последняя фраза наталкивает старика на какую-то мысль. Он что-то быстро говорит и показывает рукой в сторону лагуны.

— Что там, Гена?

— Разрушенная избушка американского торговца. Землянка.

— Чарли?

— Не знаю… того, что дружил с Алитетом.

— Эвугье помнит Алитета?

— Помню, — отвечает Эвугье. — Его отец был шаманом. Шаман Корауге.

— А стойбище Алитета?

— Энмакай… — отвечает Эвугье и машет рукой в сторону лагуны.

Мы с Виталием удовлетворенно переглядываемся. У Семушкина тоже упомянут Энмакай. И мы знаем, что Энмакай рядом, на той стороне лагуны, в одном переходе. И мы идем туда. Энмакай есть на нашей карте.

— Алитет получил от Чарли вельбот… — вспоминает Эвугье. — Алитет дал ему шкуры белого медведя… пять или шесть… и два мешка песцовых шкур… да, два мешка… клыки моржа… много клыков.

— А сколько стоил винчестер у Чарли?

— …ко-о… не помню… много пыжиков и десять песцов… или лис…

— А когда же Алитет ушел в горы?

Эвугье думает. Вся его хронология в рассказах делится на два периода — «до войны» и «после войны». Старик совсем не помнит годы, он очень древен, и время слилось для него в одну картину, разрываемую войной.

— Он не уходил в горы, — переводит Гена медленную речь старика… — Это было до войны… Приехали из Певека люди и увезли Алитета…

— Арестовали?

— Да.

— Кто еще помнит Алитета?

— …осталась последняя жена его Рультынеут. Старушка. Встретите ее на побережье или в Биллингсе, когда придете. Может, помнит [7] Встретились мы с ней значительно позднее. Да, она помнит его. Но она не единственная его жена. Еще были. Люди из Певека приехали на собаках. Алитет очень испугался. Люди его увезли. В Певеке он покончил с собой, повесившись на ремешке, который был вдет в брюки. .

Старик о чем-то думает, потом неожиданно говорит:

— Не надо сегодня идти!

— Почему?

— Плохо, — отвечает он по-русски. — Камака будет!

«Камака» означает конец, смерть. Гена объясняет, что старик рекомендует переждать непогоду. У реки на нашем пути сильное течение, резиновую лодку может запросто вынести в океан, ветер южный, сильный, нам не справиться. Пусть переменится ветер, советует старик.

Мы благодарны Эвугье и просим продать нам немного муки. Тынечейвыне живо принимается за дело, отсыпает чашкой из мешка в большой полиэтиленовый пакет. Она готова наполнить его доверху.

— Не надо, Тынечейвыне, у нас и так тяжелый груз. Нам немного…

Мы упаковываемся и обсуждаем наш дальнейший маршрут. Потом я достаю из рюкзака аптечку и отдаю часть аптечных припасов — норсульфазол, кальцекс, анальгин, феноксиметилпенициллин и другое. Объясняю Гене, как этим хозяйством пользоваться. Дело в том, что старик Эвугье простужен и кашляет. Я дал ему принять кодтерпин, и ему полегчало. Но у нас совсем мало кодтерпина. Оставляю весь запас. Гена прячет медикаменты, и мы углубляемся в карту.

— Вот тут, — наконец говорит он. — Вот тут, в стойбище Кынманкавытгыр, вы можете найти Кереткуна. Или чуть дальше, у стойбища Энматгыр.

— Там кто-нибудь живет?

— Нет. Но там оставлены вещи. Возьмите, что надо.

— Нам не нужны вещи…

— Если будут амулеты или Кереткун — можно брать…

— Можно?

— Раз брошены, — значит, не нужны. А люди стойбищ ушли в тундру…

— Ну и что?

Гена удивляется моей непонятливости.

— Праздник Кереткуна отмечается только на берегу. А люди ушли в тундру. Откочевали. В тундре праздника Кереткуна нет.

— А почему ты уверен, что там есть изображение Кереткуна?

— Я не уверен… может быть… Посмотрите хорошо. Только то, что упаковано и перевязано, смотреть не надо, там нужные людям вещи. Они за ними придут.

— Ладно…

Мы прощаемся и уходим. Гена немного провожает нас. По дороге говорит:

— Уже четыре года не отмечался праздник. Они, наверное, сделали Кереткуна и оставили. Раз праздника не было, то его не сожгли… оставили… там надо хорошо искать.

— Значит, нам не придется побывать на празднике?

— Не придется, — искренне огорчается Геннадий.

За эти сутки мы очень подружились с Геной Пучетегиным, и нам жаль расставаться. Но надо идти.

— Аттау!

— До свидания! — машет он рукой.

Яранга за спиной медленно превращается в маленькую точку, и вскоре туман накрывает Пять Холмов.

Повезло — реку форсировали благополучно, только изрядно вымокли.

Поднялись по берегу вверх по течению почти на километр, чтобы сделать запас на снос, но все равно вышли на тот берег у самого устья. Еще бы немного — и вынесло бы нашу «Марусю» в океан.