Александр Поповский - Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

— Простите, так бывает всегда, когда я задумаюсь.

У ветхого мостика, проложенного через речку, она предупредила Елену Петровну:

— Будьте осторожны, мост не рассчитан на наши каблуки, в нем много щелей и дыр.

Она заговорила о районном исполкоме, который небрежно относится к своим обязанностям; на этом мостике недавно произошел несчастный случай. Колхозы тоже забывают свой долг, и с теми и с другими приходится спорить.

Елена Петровна воспользовалась завязавшимся разговором, чтобы отвлечь спутницу от мыслей, расстроивших ее.

— Николай Николаевич рассказывал, как вам нелегко было здесь первое время.

Она приглашала ее вернуться к сердечным признаниям, начатым в домашнем саду. Анна Павловна с благодарностью взглянула на нее и со вздохом, который означал, что предложение принято, сказала:

— Да, бывало нелегко, не все хорошо и сейчас.

Трудно ей было с фельдшером. Чудной человек, степенный, серьезный, любит больницу, почтителен к врачу, неизменно послушен, а не было у нее доверия к нему. Молчание его казалось ей скрытой угрозой, в каждом вопросе чудился расчет, желание опорочить, собрать улики, чтобы потом повернуть их против нее. Все в нем тревожило ее: и манера закладывать руки назад, отставлять ногу, чтобы скрыть хромоту, надевать и снимать без причины очки. Временами ей казалось, что Петр Васильевич неплохой человек, искренний, добрый. Отнесись она к нему лучше, внимательней, все, возможно, пошло бы иначе. Случай подтвердил, что это так. Перебирая свои рецепты в аптеке, она заметила на них поправки, сделанные чужой рукой. Кто–то, ловко подделывая ее почерк, аккуратно их исправлял.

— Зачем вы корректируете рецепты врача, — спросила она его, — я, кажется, вас не просила.

Он сильно смутился и ничего не ответил.

— Вы слишком много себе позволяете. Я объявляю вам выговор.

Он вздохнул и виновато проговорил:

— У нас бывают ревизии из аптекоуправления, увидят ошибку, другую и разнесут по району. Что им стоит больницу осрамить.

Она выписала эти ошибки, чтобы не повторять их. Ей кажется, что теперь они с фельдшером станут друзьями.

Елена Петровна начинает узнавать ту решительную и твердую женщину, о которой Сухов рассказывал в пути. Такая действительно «отчитает и поставит человека на место», но как совместить эту суровую строгость с той безудержной нежностью, так отчетливо выраженной в домашнем саду. И то было искренне и это — правда. Пусть решимость и строгость поддерживаются чувством собственного достоинства, сознанием долга и дела, но там среди цветов все в ней было иначе, даже голос и движения другие. Что за чувство ее волновало? Какие мысли поддерживали этот душевный накал?

— Хорош и завхоз, — продолжает Анна Павловна, — ходит напомаженный, как жених. Рубашка подпоясана шелковым шнурком, сапоги сверкают, — хоть веди его под венец. Пятый год женится, все выбирает. В каждой деревне невеста, в каждом доме — сваты. Где уж ему следить, чтобы больным хватало хлеба, чтобы в срок привозили дрова…

Она умолкает. Елена Петровна молчит, чтобы не помешать ее раздумью. Они прошли уже порядком, пруд и речка остались далеко позади, а она нисколько не устала. Ее заинтересовали не повесть о фельдшере и завхозе, не высказывания санитарки, и даже не размышления о цветах, заинтересовала ее эта женщина, удивительно совмещающая трогательную нежность девушки, суровую твердость перестрадавшего сердца и способность видеть свое прошлое глазами строгого судьи.

— И с сестрами и с санитарками было нелегко, — вспоминает Анна Павловна. Сколько раз она встречала их пляшущими на улицах деревни. Парни орут, улюлюкают, слышны крики и брань, а сестра и акушерка пляшут, притопывают под гармонику. «Крепче, Тонька, — подбадривают их, — покажи, раскошеливайся! Давай, Наташка, давай! Молоти ногами…» Какие трудные люди!

Елена Петровна бросает на Анну Павловну сочувственный взгляд. Она одобряет ее недоверие к фельдшеру, нерасположение к завхозу. Она также разделяет горькое чувство к сестре и акушерке.

Анна Павловна умолкает и почему–то не рассказывает, как она с сестрами поладила и к чему это затем привело. История эта доставила бы Елене Петровне удовольствие.

Вот что тогда произошло.

После того как она увидела своих сотрудниц, танцующими в деревне под градом шуток и непристойных выкриков, она вызвала их к себе, усадила за стол и, потчуя чаем, завела разговор. Она говорила о высоком призвании сестры, о том, что легкомыслие несовместимо с нравственным чувством того, кто призван облегчать страдания людей.

«Слишком много надежд, — сказала она, — возлагает на нас население. Наша помощь нужна не только больным, наш долг устранить все, что вредит здоровью людей на работе и дома. Научите их беречь свои силы и здоровье, обходите деревни, добивайтесь, чтобы в избач не было насекомых, в окнах были форточки, в печах исправные задвижки, во дворах крытые колодцы и помойки. Дом колхозника должен быть убран в будние дни, как и в праздники. Расскажите населению, как много вреда приносят мухи, убеждайте их сажать вокруг дома цветы…»

Они слушали ее, опустив глаза, молчаливые и смущенные. Сестра, пытавшаяся вначале ей возразить, просила потом извинения.

Увлеченные ее речью, сестры и санитарки пригласили себе на помощь комсомольцев и комсомолок окружающих сел, предложили им быть санитарными постами и сами горячо взялись за дело. Многое было сделано с помощью этих добровольных помощников врача. Вот и сейчас Анна Павловна спешит в одно из селений, откуда поступили неблагополучные вести. Ее помощницы уже с утра проверяли заявления из санитарных постов.

Обо всем этом Анна Павловна не обмолвилась Елене Петровне. Скромность ли заставила ее промолчать или что–нибудь другое, — трудно сказать.

На пригорке живописно расположилась деревня. Лес отступил за пашнями и выгоном и встал мрачной стеной за последними домами.

К ним навстречу вышла хозяйка и пригласила в дом. Она широко раскрывала двери комнат, кладовки, как бы выставляя напоказ все, чем она располагает. Не взглянув на предложенный ей стул, Анна Павловна направляется к выходу.

— Нехорошо так, Феклуша, — говорит она, посмотри, сколько грязи у тебя. Село свое позоришь. По чистоте и порядку ваша Андреевка на первом месте. А ты, выходит, как плохая овца, все стадо портишь.

Елена Петровна снова услышала интонации, которые прозвучали в ее голосе после ухода паренька с повязкой красного креста. «Неужели об этом была у них речь», — подумала она.

— Что поделаешь, Анна Петровна, — виновато разводит колхозница руками, — не успеваю.

— Я предупреждала, что приду, — не слушает она хозяйку, и голос ее становится еще тверже и строже, — а ты никакого внимания. Ославлю я тебя на все село. В печатной газете о тебе напишем.