Венедикт Ерофеев - Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

Утопический мотив народного восстания в провинции (как правило, против коммунистического тоталитаризма) был весьма популярен в самиздате в 1960–1970 гг. Лучшим образцом доерофеевской революционной утопии может считаться повесть «Любимов» (1962–1963) Абрама Терца, в которой предвосхищаются многие действия персонажей поэмы, а также сюрреалистические характеристики внешнего вида отдельных персонажей:

«На вторые сутки после переворота, совершенного Леней Тихомировым, весть о катастрофе достигла города N-ска. Принес ее однорукий беглец, поднявший чуть свет заспанного, продрогшего до мозга костей дежурного лейтенанта, который немедля, на собственный страх и риск, позвонил на квартиру подполковнику Алмазову и внятным шепотом, как принято, доложил обстановку:

– Говорит дежурный лейтенант „Б-восемь-дробь-четыре“. В Любимове началось токование медведей!

– Что началось? Какое токование? – переспросил подполковник, не улавливая спросонок телефонного шифра, который он сам выдумал и ввел в служебное пользование, для соблюдения условий максимальной секретности.

– Медведь чирикает по-калмыцки. Пора резать горло. Прибыл утопленник на санях, требуется вспрыскивание… <���…>

– Задержите утопленника. Сейчас приеду и разберусь лично <���…> Софи, где мой водолазный костюм? Pardon! Я хотел сказать: где мой револьвер?..

…В тесном кругу, в четырех стенах, облицованных дубовой панелью, состоялось строго секретное, коллегиальное совещание: товарищ О., товарищ У. и подполковник Алмазов. Запыленный Марьямов, однорукий беглец, унесший ноги из города, зараженного безумием, молол чушь. Из его сообщения следовало, что в Любимове разразилось восстание, которое, однако, избрало законный и мирный путь. Сам городской секретарь, железный Тищенко, передал власть проходимцу. Автономия в районном масштабе уподобила Любимов старорусскому удельному княжеству типа „Люксембург“. Отложившаяся провинция ничего не желала, кроме как подать пример скорейшего достижения будущего, ради которого вся страна выбивалась из сил.

– Ну а политические выступления были: что-нибудь насчет крупы, колбасы? – выспрашивал подполковник незадачливого очевидца. <���…>

– Насчет колбасы ничего не замечено. Тихомиров все больше хлопочет о поднятии мирового прогресса…

Тогда товарищ О. (вышитая рубашка, лысина во всю голову, улыбчивые глаза <���…>) проникновенно сказал:

– Елки-палки, тебя послушать, любимовские подонки заслужили фотографию на доске почета. А главаря следует наградить орденом. Но вот передо мною воззвание, отправленное по телеграфу вражеской агентурой <���…>

„Всем. Всем. Всем“.

Кожа по его голове перекатывалась волнами. Морщины одна за другой убегали от переносицы к темени и там собирались в тяжелые толстогубые складки.

– Что значит „всем“?! Если они обращаются ко „всем“, то, значит, им любы-дороги все помещики и капиталисты, все недобитые князья-бароны и поджигатели холодной войны, включая римского папу, который только ждет удобного момента, чтобы упиться кровью трудящихся масс… Читаем далее: „Свобода граждан охраняется законом“ . Как это понимать – „свобода“ ? Кому „свобода“ ? Куда, зачем, какая требуется „свобода“ в свободном государстве?! Значит, им нужна свобода продавать родину, торговать людьми оптом и в розницу, как при рабовладельческом строе, свобода закрывать школы, больницы и открывать церкви по указке Ватикана и жечь на кострах инквизиции представителей науки, как они уже сожгли однажды Джордано Бруно… Не выйдет! Не позволим! <���…>

…Лицевая сторона у товарища О., покуда он говорил, постепенно переезжала на лысину и, не найдя места среди кишащих складок, поползла дальше по черепу, захватив бровями верхнюю часть затылка. Порвись какая-нибудь последняя связка, удерживающая на голове оболочку, и свежий комок морщинистой ткани шмякнулся бы к ногам подчиненных» (Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля. М., 1989. С. 361–364).

34.23C. 82. А после захода солнца – деревня Черкасово была провозглашена столицей, туда был доставлен пленный, и там же сымпровизировали съезд победителей. —

Продолжается пародирование хода революционных событий в Петрограде в октябре 1917 г.: 26 октября на II Всероссийском съезде Советов, проходившем в Петрограде, Петроград был провозглашен столицей Советской России.

Съезд победителей – здесь: комплексная аллюзия одновременно на два съезда: 1) II Всероссийский съезд Советов, который своими декретами утвердил победу Октябрьского переворота 1917 г., и 2) XVII съезд ВКП(б), который в истории КПСС так и называется – «съезд победителей» (32.17):

«Когда Сталин убедился в том, что заявление о досрочном выполнении первого 5-летнего плана принято всерьез, он, выждав до конца 1933 года, позволил своим присяжным пропагандистам объявить о „всемирно-исторической победе“ генеральной линии партии по всем линиям. Именно в таком стиле, дословно, воспевали делегаты XVII съезда партии эфемерные достижения сталинщины. „Съезд победителей“ собрался в январе 1934 года. Сталин буквально купался в лучах собственного солнца. <���…> Спектакль под названием „XVII съезд“ был разыгран по классическим канонам борения добра со злом. Солнце добра уже воссияло» ( Антонов-Овсеенко А. Портрет тирана. Нью-Йорк, 1980. С. 112).

А вот описание событий в Петрограде 25 октября 1917 г. в официальной массовой советской литературе:

«В то время, когда у Зимнего дворца завершалось победоносное восстание, в Смольном шло заседание II Всероссийского съезда Советов, меньшевики, правые эсеры пытались сорвать работу съезда. Но подавляющее большинство делегатов выступили против политических банкротов. Тогда соглашатели покинули съезд.

Владимир Ильич Ленин не мог присутствовать на этом заседании: он был в Военно-революционном комитете. На трибуну поднялся один из видных деятелей большевистской партии – А. В. Луначарский. В руках он держал листки, исписанные ленинским почерком. „Рабочим, солдатам и крестьянам“, – начал Луначарский чтение документа, и в зале, еще возбужденном недавними жаркими спорами с меньшевиками и эсерами, воцарилась глубокая тишина.

„Опираясь на волю громадного большинства рабочих, солдат и крестьян, опираясь на свершившееся в Петрограде победоносное восстание рабочих и гарнизона, съезд берет власть в свои руки…

Съезд постановляет: вся власть на местах переходит к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов…“

Чтение документа то и дело прерывалось бурными аплодисментами. В пять часов утра воззвание было поставлено на голосование. Дружно взметнулся вверх лес рук, снова раздались восторженные возгласы.