Венедикт Ерофеев - Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

(«Мечты о славе! Но зачем…», 1898)

У Белого – в контексте отождествления лирического героя с идолом:

(«Жертва вечерняя», 1903)

7.11C. 15. …в назидание народам древности… —

Классический пример Веничкиного стиля: народы древности, то есть люди, жившие много веков назад, естественно, в назиданиях уже давно не нуждаются. Клише «народы древности» здесь стоит на месте «будущих поколений». Клише встречается, например, у «сатириконовцев». Н. Тэффи: «Так жили народы древности, переходя от дешевой простоты к дорогостоящей пышности, и, развиваясь, впадали в ничтожество» («Всеобщая история, обработанная „Сатириконом“», 1909).

7.12 …сиплый женский бас, льющийся из ниоткуда. —

По мнению И. Паперно и Б. Гаспарова («Встань и иди». С. 388), это аллюзия на «Мастера и Маргариту» Булгакова: повторяется мотив «громкоговорителя из ниоткуда как голоса неба»; подробнее об этом см.: Гаспаров Б. Из наблюдений над мотивной структурой романа «Мастер и Маргарита» // Slavica Hierosolymitana. 1978. № 3. С. 210, 230–232. Имеется в виду сцена погони Ивана Бездомного за Воландом: «За одной из дверей гулкий мужской голос в радиоаппарате сердито кричал что-то стихами <���…> из всех окон, из всех подворотен, с крыш и чердаков, из подвалов и дворов вырывался хриплый рев полонеза из оперы „Евгений Онегин“ <���…> И на всем его трудном пути невыразимо почему-то мучил вездесущий оркестр, под аккомпанемент которого тяжелый бас пел о своей любви к Татьяне» (ч. 1, гл. 4).

Однако в биографических материалах о Венедикте Ерофееве имеются сведения о том, что писатель не читал «Мастера и Маргариту» и заявлял об этом именно в связи с попытками Гаспарова и Паперно связать мотивную структуру «Москвы – Петушков» с булгаковским романом: «[Ерофеев] Булгакова на дух не принимал. „Мастера и Маргариту“ ненавидел так, что его даже трясло. Многие писали, что у него есть связи с этой книгой, а сам он говорил: „Дурак Гаспаров. Да я не читал «Мастера», я дальше 15-й страницы не мог прочесть!“» ( Муравьев В. [О Вен. Ерофееве]. С. 93).

Более того, именно женский бас звучал в русской литературе и раньше: «Досифей! – послышался женский бас. – Где же ты?» (А. Чехов. «Последняя могиканша», 1885); «Когда это наконец кончится? – раздался в темноте сердитый женский бас» (В. Катаев. «Сын полка», 1944).

7.13 «Внимание! В 8 часов 16 минут из четвертого тупика отправится поезд до Петушков. Остановки: Серп и Молот, Чухлинка, Реутово, Железнодорожная, далее по всем пунктам, кроме Есино». —

Стандартная для пригородного железнодорожного сообщения система пропуска ряда незначительных остановок на территории Москвы и ближнего Подмосковья, она применяется обычно на дальних маршрутах (80–150 км). Электрички, едущие на расстояние 25–50 км от Москвы, как правило, следуют со всеми остановками. Если бы Веничка был более внимателен к этому объявлению, у него не вызвал бы удивления тот факт, что поезд «чешет без остановки через Кусково» (см. 11.17).

7.14C. 16. …в сердце поет свирель? —

Пение свирели – традиционный поэтический штамп, символизирующий поэтическое вдохновение или просто ощущение радости. Непосредственно в сердце поет свирель у Саши Черного: «А в сердце не молкнет свирель: / Весна опять возвратится!» («Под сурдинку», 1909).

У других поэтов свирель поет в разных местах и по-разному. У Сологуба: «За холмами две свирели / Про любовь нам сладко пели» («Помнишь, мы с тобою сели…», 1901); «Как зарей запела нежно / Первый раз твоя свирель» («Погляди на незабудки…», 1921 (сб. «Свирель»)). У Бальмонта: «В час, когда поет свирель…» («Толедо», 1909); «Семиствольную цевницу он вознес, поет свирель…» («Свирельник», 1909). У Блока: «…свирель / Поет надрывно, жалко, тонко…» («Всю жизнь ждала. Устала ждать…», 1908); «Свирель запела на мосту… <���…> Свирель поет…» («Свирель запела на мосту…», 1908); «И песни не споет свирель…» («Задебренные лесом кручи…», 1914). У Гумилева: «Нежным рокотом свирели…» («Колокол», 1908). У Ахматовой: «Твоя свирель над тихим миром пела…» («Ф. К. Сологубу», 1912). У Кузмина: «Моя печаль поет твоей свирелью…» («Одна звезда тебе над колыбелью…», 1908); «Крылатая свирель поет!» («Пламень Федры», 1921). У Мандельштама: «Козлиным голосом, опять, / Поют косматые свирели…» («Зверинец», 1916, 1935).

В Ветхом Завете у пророка свирель и сердце соединяются по другому действию: «Оттого сердце мое стонет о Моаве, как свирель; о жителях Кирхареса стонет сердце мое, как свирель, ибо богатства, ими приобретенные, погибли» (Иер. 48: 36). Также в Ветхом Завете Иов констатирует факт проведения людьми «беззаконными» своих дней в праздности и роскоши: «Восклицают под голос тимпана и цитры, и веселятся при звуках свирели» (Иов. 21: 12). О себе самом Иов ниже говорит так: «И цитра моя сделалась унылою, и свирель – голосом плачевным» (30: 31).

7.15C. 16. Так что же, Веничка, что же ты все-таки купил? Нам страшно интересно… <���…> Сейчас, сейчас перечислю… —

В воспоминаниях о Ерофееве есть замечание: «Веничка обладал страстью и усердием классификатора и коллекционера сведений, которых, наверное, никто, кроме него, не копил <���…> Никакие внешние и внутренние обстоятельства не могли победить этой пунктуальности» ( Седакова О. [О Вен. Ерофееве]. С. 79); «Любимым его коньком была систематизация. Вечно он что-то упорядочивал, систематизировал. У него была страсть составлять антологии» ( Любчикова Л. [О Вен. Ерофееве]. С. 85).

У Достоевского есть как «алкогольно-гастрономическое» перечисление: «Вин во множественном числе и многоразличных сортов не было, мадеры тоже: это было преувеличено, но вино было. Были водка, ром и лиссабонское, всё сквернейшего качества, но всего в достаточном количестве. Из яств, кроме кутьи, было три-четыре блюда (между прочим, и блины)» («Преступление и наказание», ч. 5, гл. 2), так и подведение «финансовых» итогов – отчет Разумихина перед Раскольниковым за деньги, истраченные на приобретение одежды для последнего: «Приступим, сверху начнем. Видишь ли ты эту каскетку? <���…> Оцени-ка, Родя, как думаешь, что заплатил? <���…> восемь гривен! <���…> Предупреждаю – штанами горжусь! – и он расправил перед Раскольниковым серые, из легкой летней шерстяной материи панталоны <���…> Ну, цени! Сколько, по-твоему? Два рубля двадцать копеек! <���…> приступим теперь к сапогам – каковы? <���…> Цена один рубль пятьдесят копеек. Удачно? <���…> Ну-с, итак: восемь гривен картуз, два рубля двадцать пять прочее одеяние, итого три рубля пять копеек; рубль пятьдесят сапоги – потому что уж очень хорошие – итого четыре рубля пятьдесят пять копеек, да пять рублей все белье – оптом сторговались, – итого ровно девять рублей пятьдесят пять копеек. Сорок пять копеек сдачи» («Преступление и наказание», ч. 2, гл. 3).