Александр Русов - Иллюзии. 1968—1978 (Роман, повесть)

М. Б. Френовский не любил случайностей, избегал их. И угодно же было судьбе именно случайностью посрамить его. Сколько раз он целился, стрелял и не попадал в Базанова, скорее всего, потому, что целился по ошибке не в реального противника, а в то, что он считал Базановым, но что на самом деле не было им. А тут, целиком проиграв, отстраненный от должности, он случайно извлек на свет божий старое, заржавленное ружье, которое случайно выстрелило, и пуля (совсем по-базановски) случайно попала в самое сердце жертвы. Всего же обиднее для М. Б., что ружье было не его и спусковой крючок нажимал не он.

Я все еще не решил, стану ли печатать для выставки фотографию целиком или только ту половину, где изображен Базанов. Во всяком случае, мне ясно одно: лицо улыбающегося Максима Брониславовича Френовского совсем здесь не злое. Нет, это не лицо завистника, интригана, убийцы!

Можно ли забыть, что именно М. Б. нашел и принял Базанова на работу? Он первый понял, чего стоит его молодой талантливый сотрудник. Он предоставил, наконец, Базанову все условия для работы, которой новичок пожелал заниматься. Разве кто-то другой стал бы добиваться для Виктора права вести долгосрочное поисковое исследование в нетрадиционном для института направлении? Почему бы ему в таком случае не порадоваться успехам своего питомца?

Правда, имеется еще несколько лиц, усложняющих ситуацию, мешающих однозначно истолковать улыбку Максима Брониславовича Френовского. Это — начальник отдела, заместитель директора, директор, а также некое коллективное, так сказать, лицо — научная общественность. Максим Брониславович вынужден был считаться с ними. Даже если в тот раз он уже только играл роль покровителя (Базанову так и не удалось сыграть ни одной роли), то играл ее безупречно.

В течение продолжительного времени, чтобы укрепить позиции молодого сотрудника, Максим Брониславович при всяком удобном случае внушал окружающим, что Базанов талантлив, активен, трудолюбив, и теперь, когда в связи с отказом Базанова считать Френовского соавтором своих работ их отношения заметно усложнились, если не сказать — испортились, ему было довольно трудно сразу убедить тех же людей в обратном.

Поведение Базанова было воспринято Френовским как черная неблагодарность. Базанов не соглашался стать дойной коровой, его свободолюбивый дух противился всякого рода насилию, тогда как Френовский, столь же далекий от научных проблем, сколь далек был от проблем административных Базанов, желал именно этого. Поначалу Максим Брониславович лелеял нового сотрудника в надежде, что тот со временем предоставит ему материал для докторской диссертации. А Базанов решил: нет. И даже сказал кому-то, что работает на институт, а не на Френовского.

Итак, Максим Брониславович изменил свое отношение к Виктору. Людям свойственно ошибаться. Мог ошибиться и Френовский. Признавая ошибку, он делился с товарищами по работе своими сомнениями.

Все здесь было выверено, строго рассчитано. С учетом индивидуальной и массовой психологии. Одни передавали другим, другие сообщали третьим. Самая несовершенная фабрика сплетен и слухов работает с гораздо большей производительностью, чем самый передовой институт со всеми его отделами и отделениями вместе взятыми. И самолюбие играло здесь свою роль, и зависть, и желание выглядеть в глазах других человеком самостоятельно мыслящим, осведомленным. Максим Брониславович выражал только сомнение, а в институте уже вовсю говорили, что Базанов зарвался, не оправдал доверия, удовлетворяет собственное любопытство за государственный счет.

Ему только пищу дай, этому негаснущему огню. Полмира спалит, если не преградит ему путь огонь встречный. Пища огню была дана Максимом Брониславовичем исключительно в гигиенических целях. Заведующий лабораторией думал о будущем. Болел за него. А институт жил сенсацией: любимец Максима Брониславовича попал в опалу. И уже кто-то жаждал крови, требовал заслушать работу на ученом совете, снова и снова напоминал, что в прикладном институте должны заниматься не теорией, а практикой, которая, как известно, пробный камень любой теории. Где у Базанова в ы х о д? Два года прошло — пора и практические результаты представить. Но о каких таких результатах можно говорить, если докладчик демонстрирует только формулы и кривые, кривые и формулы? А где эффекты, производственные мощности, технико-экономические показатели?

В данном случае слабым местом оказалась практика. Им вполне могла бы оказаться и теория. Все ведь зависит от угла зрения. Один заявляет: талантливый, другой — тунеядец. Можно сказать: новое, важное, оригинальное, перспективное; можно — нереальное, сомнительное. И тут человек-неполитик слаб, а человек-политик силен, потому что из членов ученого совета в «нетрадиционном для института направлении» мало кто разбирается. Понятно, почему Максим Брониславович взял в свою лабораторию именно Базанова с его заумными научными идеями, талантливого, активного, рвущегося вперед. Играет тот, у кого карты на руках. Базанов, конечно, мог рваться, но лишь в упряжке Максима Брониславовича, иначе вожжи ненароком превратились бы в удавку, и тогда уж пеняй на себя, дорогой товарищ.

Многое из дальнейшего, я полагаю, было известно Френовскому в первый же день их встречи, и рывок Базанова к независимости — в рамках научных интересов, разумеется, — не был для него неожиданным. Неожиданным оказалось то, что накинутая удавка не одолела базановской шеи.

Заместитель директора — весьма удаленная от места боя фигура — вынужден был выбирать между опытным начальником лаборатории Максимом Брониславовичем Френовским и всегда единодушным с ним начальником отдела Станиславом Ксенофонтовичем Кривонищенко, с одной стороны, и никак еще не зарекомендовавшим себя молодым человеком, сеющим смуту, — с другой. Работа в отделе хорошо поставлена, коллектив дружный, слаженный, к тому же всем известно, что Френовский неизменно поддерживал пытающегося теперь восстать сотрудника. Бедный Базанов! Ему предстояло на собственном опыте убедиться в том, что разговор с заместителем директора в подобной ситуации — это игра в одни ворота.

Тогда я не был ни на чьей стороне и только пытался оценить их шансы: набрасывающего петлю Максима Брониславовича Френовского и вырывающегося Базанова, стремительно увлекающего ловца за собой по пыльной дороге.

На увеличенной фотографии у Базанова и впрямь крепкая, прямо-таки бычья шея, тогда как вызванный рукопожатием наклон корпуса поджарого Максима Брониславовича мог оказаться следствием сильного натяжения веревки.

Базанов не оправдал надежд, которые возлагал на него Максим Брониславович Френовский, будучи обязанным ему всем: новой теорией, докторством, профессорством, славой своей и гибелью. Не приди Базанов в институт, не начнись затяжная война с Френовским, и еще неизвестно, какую фотовыставку пришлось бы делать теперь. И пришлось ли вообще ее делать?