Всеволод Кочетов - Чего же ты хочешь?

– И, конечно, в те времена не было любви? – сказал Кирилл, по чувствовав поддержку в некоторой части своих утверждений.

– Да, я думаю, не было. Во всяком случае, любовь не имела почвы для расцвета.

– Вы хотите, словом, сказать, что чем больше женщина открыта, тем больше ее любят? – спросила одна из девушек.

– Да, это верно. – Порция Браун закурила. – И женщине при ее естественном стремлении к любви свойственно не закутываться, а совсем напротив.

Разговор был острый. Все курили, все доливали свои стаканы из бутылок, пили, вслушиваясь в слова заокеанской гостьи. Она растревожила всех, разволновала.

Ия, видя, что разговор сводится лишь к одной теме, попыталась пригласить гостей танцевать, пыталась заговорить о чем-то ином. Но Порция Браун довольно бесцеремонно парализовала ее старания.

– Темой любви,– говорила она,– занят сейчас весь мир. Так, может быть, не было никогда, как сейчас. Кинематограф на девяносто процентов – любовь. Литература на девяносто процентов – любовь. Я уже не говорю об эстраде, обозрениях и прочем. А что, друзья, остается человечеству? Атомный век! Никто не знает, что с каждым из нас будет завтра.

– Положим,– начал было Шурик,– у нас есть кое-какие наметки и на завтрашний день…

– О, пропаганда! – парировала Порция Браун.– У вас есть про грамма коммунистического переустройства мира. Это прекрасно. Но во дородные бомбы не считаются с программами. Реальны сегодня лишь удовольствия, какие мы можем получить в современных условиях. – Откинувшись в кресле, она так задрала свою куцую юбчонку, что ноги ее открылись без малого до талии. – Вы очень смешные, наивные пуритане. Во Флоренции когда-то жил один очень строгий блюститель нравов, Фра Джироламо Савонарола. Его сожгли. У вас таких савонароликов множество. Вот вы,– указала она на Шурика,– я по глазам вижу, что вы со мной не согласны и меня осуждаете… Вон та пугливая девушка, которая так настороженно на меня смотрит… И даже наша очаровательная хозяйка, поистине созданная для любви, и та не на моей стороне.

– Нет, – решительно заявила Ия, – не на вашей, мисс Браун.

– Ну вот вас всех ваши менее строгие соотечественники и сожгут! – Порция Браун засмеялась. – Как того флорентийского монаха. Ну что, может быть, пора послушать, музыку?

Генка включил магнитофон с принесенными гостьей записями. Загрохотал джаз. Порция поднялась.

– Приглашайте, господа!

Кирилл принялся выделывать с нею лихие кренделя под суматошный джаз. Подхватились и другие. Началась сутолока. Дом трясся от общего танца. Останавливались лишь затем, чтобы еще выпить из расставленных повсюду стаканов. Уже никто не заботился о том, чтобы найти свой стакан, пили из попадавшихся под руку.

Ия думала о том, как же все это прекратить, а если не удастся прекратить, то как сбежать от все больше шалеющей компании. Она видела, понимала, как мерзка эта мисс Браун, как искусно она высмеивает даже намек на какие-либо высокие чувства, как стремится освободить окружавших ее от моральных обязательств, называя эти обязательства оковами.

– Господа! – Резким своим выкриком Порция Браун остановила танец. Она стояла с поднятой рукой. – Одну минуточку! Кирилл вздумал меня поймать на расхождении моих слов о стыдливости с делом. Мы только что заключили пари. Сейчас будет стриптиз. Прошу устроить свет соответственным образом.

В лицо Ии ударил жар. Не может быть, этого не будет, американка не решится на это, нет!

– Товарищи, товарищи!…– в отчаянии восклицала она.

Порция Браун тем временем выключила верхний свет, набросила чей-то пиджак на один торшер, что-то еще на второй, в комнате сделалось полутемно. На пол она скинула плюшевый коврик с дивана.

– Ну-ка, Геннадий, найдите там что-нибудь ритмичное и небыстрое.

Генка бросился к магнитофону. Все остальные – кто потирал руки в предвкушении непривычного зрелища, хотя и не очень верил в его возможность, кто искал воды, чтобы смочить сохнувшее от волнения горло, кто ухмылялся. Девушки были испуганы и жались в углах. У Ии появилась было надежда на то, что дело еще может ограничиться шуткой, каким-нибудь фокусом, и все.

Но вот Генка включил ритмичное, тихое и даже мелодичное.

Порция Браун поправила укрытия торшеров, встала посреди диванного коврика и принялась под музыку совершать такие движения, будто танцевала восточный танец. Медленно, медленно, однообразно, гибко, не без изящества. Так же медленно, не прекращая танца, она стала расстегивать пуговки на блузке. Одна, вторая, третья… Блузка расстегнута. Освобождена от нее одна рука, вторая… Блузка полетела на пол. В танце, под музыку, Порция Браун стала расстегивать крючки на юбке.

– Не может быть, не может быть!…– почти задыхаясь, крикнула Ия.

– Заткнись! – зло рявкнул вполголоса на нее Кирилл.

Ие показалось, что он хочет ее ударить. Она кинулась к двери, выбежала на улицу. Что-то надо было делать. Но что? Не за милиционером же бежать. «К Булатову, к Булатову!…» -было первой мыслью. Но нет, к нему обращаться было невозможно.

Мимо катилось такси с зеленым огоньком. Ия подняла руку; когда шофер остановил машину, распахнула дверцу и села на сиденье рядом с ним.

– Куда? – спросил он.

– Пожалуйста, только скорее! – И неожиданно ее осенило. Она дала адрес Феликса Самарина. Да-да, Феликс! К Феликсу.

Оставив жакет на сиденье, чтобы шофер не уехал, она бросилась в подъезд, к лифту, поднялась на тот этаж, где была квартира Самариных. На счастье Феликс оказался дома. Была там и Лера. Взволнованная, задыхающаяся, Ия проскочила мимо нее.

– Феликс, милый! – закричала она. – Скорее, только скорее! Там ужасно, ужасно.

– Где, где, Ия?

– Там, у меня дома!

– Извини, Лерочка, – сказал Феликс, хватаясь за пиджак. – Что-то действительно серьезное.

– И я с тобой! – крикнула Лера.

Втроем они почти скатились с лестницы, такси их в несколько минут по набережной Москвы-реки донесло до Каменного моста, затем на Якиманку к Ииному дому.

– Феликс…– Ия остановилась посреди двора.– Там иностранка, из Англии, из Америки – не знаю, откуда, показывает стриптиз.

– Что?! -

– Да-да, надо это остановить. Нельзя это!

Они вбежали в квартиру, распахнули дверь в комнату. Так же, в клубах табачного дыма, в сумраке, звучала ритмичная музыка. Но время прошло, Порция Браун, видимо, уже закончила свое представление. Она сидела, отвалясь, на диване, куря и улыбаясь, а на коврике, сбрасывая с себя исподнее, изгибалась пьяная девица с лошадиным лицом и античной фигурой.

Оттолкнув толпившихся, Феликс шагнул к ней, рывком поднял с пола.

– Немедленно одевайся! – крикнул.

Ия тем временем включила верхний свет.

Порция Браун вскочила с дивана.