Владимир Солоухин - Владимирские просёлки

Дорога становится все уже. Теперь нельзя ехать, не подобрав ноги на телегу: оцарапает колени, еще и прижмет и прищемит между наклесткой и какой-нибудь истлевающей на корню осиной.

Чем дальше мы ехали по узкой и тесной дороге, по которой до нас вряд ли кто проехал в предыдущие два месяца, тем тревожней перешептывались Коля и Николай.

– Куда-нибудь вывезет, – доносились обрывки разговора.

– Только бы на Троицу не попасть!

– Теперь хоть бы и на Троицу – все деревня!

Дорога шла под гору. Земля под колесами отсырела. Далеко впереди забрезжил свет, и Коля с Николаем повеселели.

Широкая, метров двести, река цветов и травы пересекала лес. Мы подъехали и остановились на ее берегу. Никакой дороги в траве не было видно.

– Ничего, на той стороне опять будет дорога, – шепнул Коле Николай. – Только бы переехать на ту сторону.

Переехать мешала канава, наполненная жидкой грязью, она отделяла лес от реки цветов. В канаве плавали три бревна. Я попробовал наступить на одно из них, оно начало погружаться в жижу. Два обломанных бревна торчали из грязи острыми концами. Поскользнувшись, лошадь могла напороться на них. И вообще, сломать ногу ей здесь ничего не стоило. Обязанности распределились так: я тянул лошадь под уздцы, Коля правил, Николай понукал прутом, Роза наблюдала из безопасного далека. Лошадь упиралась, приседала на задние ноги, причем голова ее совсем вылезала из хомута.

– В сторону! – вдруг не своим, требовательным и грубым голосом закричал один из мальчиков, я уж не понял который.

Инстинктивно поддавшись требовательности окрика, я отпрянул в сторону, и в то же мгновенье на уровне своего лица, в двух вершках от него, увидел мелькнувшее в воздухе кованое копыто. Лошадь, как зверь, прыгнула через канаву. Оглоблей отшибло меня в сторону, и телега прогрохотала мимо. Нужно было обладать немальчишеской опытностью, чтобы предугадать прыжок лошади, да еще и успеть предупредить о нем. А лошадь между тем мирно стояла среди луга, выше чем по брюхо утопая в разнотравье и разноцветье.

Удивительно перепутались здесь лесные цветы с луговыми. Еще на опушке можно было найти розовые кошачьи лапки или белые пирамидики заячьего уха, а уж рядом дремали, смежив на дневное время свои венчики, цветы собачьего мыла. Лиловые кисти кукушкиных слезок росли рядом с медвежьим луком, вороний глаз цвел неподалеку от куриной слепоты, а метелки лисьего хвоста высоко поднимались над полянками петушиного гребня. И царские кудри, и золотые розги, и ятрышник с любкой – эти российские родственники бразильских орхидей, и яркие связки золотых ключиков – все это росло, цвело, шумело пчелами и шмелями, скрывая от нас дорогу.

Коля и Николай разошлись в разные стороны искать, нет ли где колеи. Их русые головы мелькали в высокой траве. Но колеи нигде не было, и мы поехали зигзагами по цветущему лугу. Лошадь упиралась, шла неохотно. Приходилось не только понукать ее лозой, но и тянуть за узду.

– Нужно выехать на старое место и пустить лошадь одну, – пришло в голову Николаю. – Если она была здесь хоть один раз, то сама найдет дорогу.

Так и сделали. Лошадь сама, и гораздо охотнее, пошла не вправо, куда мы ее тянули силой, а левее, и скоро, преодолев сырое, чавкающее пространство, вывезла на колею. Николай торжествовал. Да и все мы торжествовали. Оно хоть и красиво заплутаться в цветах, но все же лучше не заплутаться.

Дорога шла хорошая, торная, а Коля с Николаем переглядывались все тревожнее и таинственнее. Они явно были чем-то обескуражены и даже не шептали, как сначала: «Не попасть бы только на Троицу».

Показалось село. У крайнего дома спросили старушку, что это.

– Троица, сударики, Троица, она самая и есть.

– Далеко ли до Дубков?

– Как вам сказать, мерили тут черт да Тарас, а у них веревка оборвалась. Один говорит: «Давайте свяжем», а другой говорит: «Так скажем». Поезжайте, доедете.

Из всей Троицы запомнилось, как через дорогу бегали девушки с тарелочками. На каждой тарелочке лежало печенье. Нам объяснили, что здесь дом для престарелых, и теперь у них полдник.

Справа долго тянулось фиолетовое поле цветущего люпина. Земля потрескалась. На дороге толсто и пышно лежала пыль. Когда же въехали в Дубки, то есть попали на каменную дорогу, соединяющую Владимир с Кольчугином, проскочивший грузовик поднял такую дымовую завесу, что пришлось закрыть рот, чтобы не хрустело потом на зубах.

Дубки стоят на горе. Отсюда хорошо было оглянуться назад. До горизонта тянулись леса, черные на переднем плане, синие вдали и затуманенные там, где обрывается глаз. Кое-где расползлись по лесной черноте белесые дымные пятна лесных пожаров. Кое-где ярко проглядывала зелень лугов. Радостно было оглянуться на эти леса еще и потому, что по ним протянулась незримая извилистая ниточка пройденного нами пути.

Мы расположились на обочине дороги и стали ждать попутной машины до Кольчугина. Отсюда до него не более двенадцати километров. Коля и Николай поехали обратно. Мы хотели дать им по десяти рублей на пряники, но они не только отказались от денег, но еще и обиделись.

– Смотрите, снова не заплутайтесь. Дело к вечеру, – советовали мы им.

– Нет. Теперь мы прямо на Троицу…

Грузовик подобрал нас через три часа, то есть к вечеру. В кузове было полно народу, главным образом женщины. Сидели на полу или на своих вещицах. Около пятнадцати человек ехало стоя, держась друг за дружку. Грузовик возил кирпичи, и теперь на дне кузова лежал пышный слой красной кирпичной пудры. На сильных толчках она поднималась кверху, окутывая автомобиль красным облаком. Люди все тоже стали красные. Когда на окраинной улочке Кольчугина мы сошли на землю, пришлось вынимать из рюкзака все вещи и перетряхивать их по одной, об одежде нечего и говорить. В волосах, в ушах, в носу – всюду была красная кирпичная пыль.

В Кольчугине в своем деревянном домике живет тетя Вера – сестра моего отца, и мы долго решали, где нам остановиться: у нее или в гостинице? Нас смущало это постилание на полу, эта теснота, это чувство, что стесняешь людей, какие бы там родственные чувства ни были.

В гостинице девушка-администратор сказала как отрезала: «Нет ни одного места. Если хотите, я дам вам какой-нибудь адрес. Некоторые кольчугинцы пускают постояльцев, и мы держим с ними связь». Она написала что-то на бумажке и дала ее мне. Выйдя на улицу, я прочитал адрес, который знал с детства. Значит, тетя Вера тоже пускает постояльцев.

Толкнув дощатую калитку, мы с пыльной, разъезженной улицы перешли в тихий, прохладный садик, заросший понизу буйной травой. На крыльце покосившегося деревянного дома стояла, развешивая на веревку тряпицы, худая, пожилая, или, лучше сказать, старая женщина. Вот она увидела нас, бросила тряпки, всплеснула руками… Мы, конечно, не сказали ей, что успели побывать в гостинице.