Юрий Рытхэу - Магические числа

Должно быть, эти тангитаны принадлежали к роду особо стеснительных или очень преданных своим женам.

— Жена у вас есть? — спросил Кагот.

— Не успел я жениться, — почему-то с виноватой улыбкой ответил Першин.

— А собираетесь?

— Когда-нибудь придется…

— Здесь будете жениться или у себя в Петрограде?

— Это уж как судьба решит…

— Это верно, — вздохнул Каготи засобирался. — Ну, я пойду: мне еще надо соседей навестить.

Возле яранги Амоса катались на санках Эрмэн и Илкэй. Детишки кинулись на гостя с криком:

— Дядя Кагот! Дядя Кагот! Ты принес нам тангитанские сладости?

— Принес, принес! — весело ответил Кагот, чувствуя себя благодетелем, человеком, приносящим радость не только взрослым, но и детям. Он уже привык к своему новому положению. В становище каждый приход Кагота означал пополнение оскудевших запасов муки, чая и сахара, которые хотя и считались лакомством и не определяли главного содержания питания, но, однако, без этих продуктов жизнь уже казалась пресной.

Амос чинил нарту, пристроившись у ярко горящего костра. Чейвынэ занималась исконно женским делом — с помощью каменного скребка, насаженного на деревянную ручку, очищала нерпичью шкуру.

— Амын етти! — приветствовал гостя Амос. — Какие новости?

— Новостей особых нет, — степенно ответил Кагот, присаживаясь на китовый позвонок и развязывая мешок с подарками. — Вот кое-что принес вам и ребятишкам. Он подал мальчику и девочке по конфете, а остальное Чейвынэ. — Счету меня начали обучать.

— Счету? — переспросил Амос. — Для чего это?

— Ну, для того, чтобы знать число вещей.

— Много вещей у тебя завелось?

— Не так чтобы много, но кое-что есть, — ответил Кагот. — Но счет не для этого.

— Ты говорил, что тангитаны все меряют, — сказал Амос. — Им это для чего-то надо. А тебе зачем? Тоже мерить будешь?

— Может, и придется, — туманно ответил Кагот. — А разве русский учитель не учит счету?

— Вроде бы учит, — вспомнил Амос. — Но это так, баловство и развлечение для детей.

— У меня это серьезно, — сказал Кагот. — И чувствую, что за этим большое дело…

— Может быть, и так, — кивнул Амос, отодвигая в сторону нарту. — Чейвынэ, уж коли свежий чай появился, давай-ка попьем.

За чаем разговор продолжался. Амос рассказал о подвижках льда на границе припая и дрейфующих ледовых полей и снова вернулся к делам в становище.

— Все хорошо было бы с этим учителем, но странный он человек, — заметил Амос.

— Да, — кивнул Кагот, — Я это тоже почуял: он так и спит в гос-тевом пологе, не переселился в большой.

— Но главное в другом: он все время манит.

— Куда манит? — заинтересовался Кагот.

— В будущее, — многозначительно ответил Амос, — О чем бы ни зашел разговор, он все переводит на будущее. Будто только-только началась жизнь и все самое главное, самое интересное, самое красивое. — впереди!

— Это интересно…

— И будто это новое начало жизни совсем рядом. Как только уйдут льды, сюда приплывет большой пароход…

— Я слыхал от проезжающих, возле мыса Сердце-Камень во льдах зимует какой-то пароход…

— Не тот, — махнул рукой Амос. — Придет большой пароход, на котором привезут деревянные яранги для школы, больницы, для ловли слов…

— Для ловли слов? — переспросил Кагот и догадался: — А, это радио! Амундсен послал своих в Ново-Мариинск, что в устье реки Анадырь, чтобы через тамошнюю станцию отправить новости на родину. Вот только нам — то зачем такая станция? Кому мы будем так далеко отправлять новости?

— Першин говорит, что таким путем сюда скорее дойдет ленинское слово.

— Ленинское слово? — с удивлением спросил Кагот. — Неужто у него и для нашей дали есть слова?

— Першин говорит, — продолжил Амос, — что Ленин совсем простой человек, вроде нас с тобой.

— С виду-то он, может быть, и вправду похож на простого человека, но главное — какая сила у него внутри, — со значением проговорил Кагот. — Уговорить бедных людей — это непросто, — задумчиво продолжал он, мысленно представив толпу оборванных, невеселых людей, а на некотором возвышении Ленина, который обращается к ним со своим словом.

— Но уговорил же! Солнечного владыку скинул! — сказал Амос. — И в наши края своих людей послал, — добавил Кагот.

— Интересно, конечно, каково-то все будет на самом деле, — задумчиво проговорил Амос. — Скажу тебе, Кагот, по мне, чем чуднее а неожиданнее, тем лучше!

— Это почему?

— Потому что злые духи — кэльэт — совсем запутаются и не найдут меня. Нынче я чувствую в себе большую силу, много больше, чем до той поры, когда тонул. Признаюсь тебе, Кагот, зачал я дитя… Вот как! — Он скосил глаза на усердно работающую Чейвынэ. — Чейвынэ! — окликнул он жену. — Отдай-ка Каготу пару свежих нерпичьих печенок! Пусть угостит тангитанов на корабле! Першину тоже нравится печенка. Но больше мороженая, сырая. Умкэнеу повадилась ходить к нему и толочь для него печенку. Совсем сдурела девка, прямо льнет к нему, проходу не дает.

— Созрела, наверное, — высказал догадку Кагот.

— Так ведь тангитан не берет ее, — заметил Амос. — Непонятно: и Каляну не взял и от Умкэнеу отворачивается…

В яранге у Гаймисина у костра сидела Умкэнеу и толкла в каменной ступе.

— Кыкэ вай, Кагот! — обрадованно воскликнула она и крикнула в полог: — Кагот пришел!

— Тангитану толчешь? — Кагот кивнул на ступу.

— Ему, — вызывающе ответила Умкэнеу. Ей было жарко, и она сняла один рукав мехового кэркэра, обнажив вполне сформировавшуюся смуглую грудь с темным, почти черным сосочком.

Из полога высунулся сначала Гаймисин, за ним показалась и его жена Тутына.

— Какие новости на корабле? — спросил слепой.

Он внимательно выслушал то, что Кагот уже рассказывал сначала в яранге у Каляны, затем у Амоса. На сообщение об обучении счету Гаймисин заметил:

— Любят они считать… Это у них, видно, в крови.

— Мы тоже счету учимся! — встряла в разговор Умкэнеу.

Видать, в этой яранге строгий обычай, предписывающий женщине не вмешиваться в разговор мужчин, не соблюдался. Умкэнеу держала себя так, будто она взрослый человек, хозяйка.

— Одно дело, когда этому детей учат, совсем другое — взрослого мужчину, — заметил с оттенком недовольства Гаймисин и проворчал: — Совсем распустилась девка. Учение не идет ей впрок, только портит.

— А учитель говорит, что я способная, — возразила Умкэнеу, лукаво улыбаясь Каготу. — Когда приедут настоящие учителя, они быстро меня всему научат и пошлют в большое селение.

— В Уэлен? — спросил Кагот.

— Дальше!

— В Ново-Мариинск?

— В Петроград!

— Слыхал? — кивнул в сторону дочери Гаймисин. — В Петроград собралась. А вести себя в мужском обществе не научилась. Все огрызается, как собачонка.