Аркадий Пинчук - К своей звезде

Ближе всех подружился с Юлей сержант Голубков, механик по вооружению. Это он научил Юлю плести венки из полевых цветов, готовить различные отвары из трав, собирать грибы и мариновать их по совершенно секретному рецепту, проверенному и усовершенствованному несколькими поколениями Голубковых.

Юлю тронуло отношение Голубкова к своей младшей сестре. Немудреное денежное содержание сержанта он ежемесячно посылал ей – девочка училась в техникуме без стипендии. Получив краткосрочный отпуск, он сначала поехал к сестре, потом уже домой.

За неделю до увольнения в запас Голубков пришел к Юле домой с огромным букетом полевых цветов и попросил, чтобы она стала его женой.

– Голубчик, – сказала ему Юля с сочувствием, – ведь мы с тобой только друзья. Нужна любовь.

– А может, это и есть любовь? – спокойно возразил он. – Мы же не знаем.

Аргумент Голубкова сразил Юлю наповал. Действительно, откуда она знает, какая любовь? Если двое относятся друг к другу с уважением, понимают друг друга, вместе им очень хорошо – может, это и есть любовь? С чего она взяла, что любовь совсем не такая?

Юля заколебалась. Вечером, укладываясь спать, она увидела себя раздетой в зеркале. С улыбкой подумала: а могла бы она вот в таком виде предстать перед Юрой Голубковым? И засмеялась – никогда в жизни! Этот ответ и подвел черту всем ее колебаниям.

Юля догадывается, что совсем не случайно к ней присматривается их сосед – доктор Олег Булатов. Она уже не раз замечала, как он, чуть сдвинув штору в окне, наблюдает за подступами к дому, и стоит появиться Юле одной, как он тоже оказывается у входа, чтобы сказать: «А, Юленька, добрый день», заговорить, справиться о здоровье отца. Он умеет как-то очень естественно протянуть конфету или апельсин, озабоченно сказав при этом, что по его мнению, он должен быть вкусным, но, чтобы убедиться в этом окончательно, надо попробовать. И Юля, ничуть не стесняясь, тут же пробует и по-деловому успокаивает Булатова, что апельсин в самом деле вполне съедобный.

Иногда он забегает попросить в долг заварки для чая или кусочек хлеба. Чаще всего это случается поздним вечером, когда Булатов возвращается из госпиталя после какой-нибудь экстренной операции. Юля видит – отец к нему относится с почтением. Они встречаются в госпитале и скрывают от Юли свои секреты, хотя она отлично знает, что все их секреты – это больное сердце Чижа. Он еще надеется, что у него что-то там восстановится и он будет летать. Ох, папа, папа…

Иногда Юле забредали в голову мерзкие практичные мыслишки. Выйдет она замуж за Булатова, у него квартира рядом, человек он видный, врач хороший, тут отец рядом, под его наблюдением… Чем плохо? Но Юля, хотя и впускала такие мысли, тут же их высмеивала, словно примеряла не к себе, а к кому-то другому.

Когда к ней пришел Муравко и позвал на вечер в «медицинскую компанию», Юля сразу почуяла, откуда дует ветер. Но то, что на этом вечере будет и Коля, меняло дело.

Что с нею случилось и случилось ли что-нибудь, Юля еще не могла вразумительно объяснить даже самой себе.

Хронометражисткой на СКП она, конечно же, стала не случайно. Отец в то время командовал полком. И Юле очень хотелось посмотреть, как летает лейтенант по фамилии Муравко. Он приходил к ним в дом за книгами, от которых гнулись полки в комнате Чижа. Книги неинтересные, но их всегда брали и охотно читали летчики. Там у него есть все – от «Фарманов» до «Восходов».

– А что вы чувствуете, когда самолет преодолевает звуковой барьер? – спросила однажды Юля Муравко.

– Ничего, – сказал он.

– А с парашютом прыгать не страшно?

– Страшно, – ответил он.

– Почему же вы прыгаете?

– Надо.

Юля ожидала других ответов. Молодые летчики любили хвастать, она это уже не раз отмечала. А этот отвечал нестандартно. Юля бросила еще один пробный шар:

– Интересно читать эти книги?

– Да нет.

– Зачем же читаете?

– Командир советует.

Ответы снова понравились Юле. В следующий раз она спросила с подвохом:

– Вы хороший летчик?

– Конечно, – сказал он.

– Значит, вы тоже хвастун. А я думала… – разочарованно сказала Юля.

– Я не хвастун, – возразил Муравко, – приходите на аэродром, увидите.

И Юля попросила отца взять ее на полеты. Она видела, как Муравко, одетый в противоперегрузочный костюм, взбирался по стремянке в кабину самолета, как, заметив ее, улыбнулся и подмигнул, как потом, закрыв прозрачный колпак, вдруг отдалился и уже на земле стал недосягаемым для простых смертных, неземным, существом из другого мира. Юля невольно прониклась к нему возвышенным уважением.

Поднявшись с отцом на СКП, она не только видела, как взлетал Муравко, но и слышала его голос, не разбирая половины слов. Было поразительно, как в этих скомканных пережеванных звуках можно уловить какой-то смысл. Но руководитель полетов и его помощники отлично все понимали.

До боли в глазах Юля следила за красной точкой форсажного пламени, пока в динамике не прозвучал его голос: «Форсаж выключил». И красная точка пропала. Юля представила, как ему сейчас одиноко в голубом небе, и прониклась сочувствием.

Потом она вслушивалась в диалог земли и неба, и, хотя ничего не понимала, ей было здесь интересно. На вышке стартового командного пункта все делалось чрезвычайно скупо и всерьез. Никаких лишних слов, жестов, все по делу. Хронометраж вела светленькая, как одуванчик, Валя Кузнецова, жена одного техника. Она работала последние месяцы, собиралась в декретный отпуск.

– Как здесь интересно, – сказала ей Юля.

– Хочешь, научу? – предложила Валя. – Я скоро уволюсь, будешь вместо меня. Хочешь?

Юля подумала, что тогда она будет иметь возможность почти каждый день видеть Колю Муравко, слышать хоть и искаженный эфиром, но все-таки его голос, и согласилась. Чиж не стал возражать, и Юля подрядилась в ученицы к Вале Кузнецовой. Наука оказалась не ахти какой сложной, и Юля вскоре стала самостоятельно подменять штатную хронометражистку. Когда Кузнецова уволилась, Юля подписала соглашение и стала армейским человеком. Форма ей шла. И она это чувствовала.

Четвертый год она выполняет свои нехитрые обязанности, и не было такого дня, чтобы шла на службу не как на праздник.

– Заболела авиацией, – говорили про нее летчики.

– В меня, – с гордостью подмигивал Чиж.

За минувшие годы Юля всякого навидалась. На ее глазах загорелся самолет, который летчик пытался посадить с остановившимся двигателем. Загорелся мгновенно, как яркий факел. Самолет был из другой части, садился аварийно, летчика Юля в глаза не видела, но переживала она эту катастрофу трудно. Болела, бредила по ночам.

И когда сегодня Муравко заходил на посадку почти при нулевой видимости, сердце у нее ушло в пятки. Она мгновенно вспомнила и тревожный голос незнакомого летчика, и несущиеся через поле пожарные и санитарные машины, и траур на лицах, вспомнила абсолютно все, что оставило незарастающий в памяти след.