Аркадий Пинчук - К своей звезде

Старший сержант вышел из кабинета озадаченным.

– Идея! – повеселел Середин. – Люди есть люди. И жить им надо, как людям.

Они расстались повеселевшие. Не оттого, что удалось договориться. Оттого, что поняли друг друга, оттого, что захотели понять.

Новиков с радостью обнаружил, что у него осталось почти сорок минут времени, и вместо привычного «На аэродром!» сказал водителю неожиданное и для него, и для себя: «Домой!» Он знал – у Алины сегодня уроки с шестнадцати часов и она искренне обрадуется его неожиданному появлению. Тем более что расстались они утром, сказав совсем не те слова, которые хотелось сказать.

Новиков искал на ее столе чистую бумагу, хотел прихватить с собой несколько листочков в надежде, что появится «окошко» и он сумеет, хотя бы вчерне, набросать давно заказанную ему статью в окружную газету. Включил настольную лампу и увидел фирменный конверт из Академии педагогических наук. В отпечатанном на машинке письме какой-то академик скрупулезно разбирал предложенную Алиной методику преподавания математики в старших классах средней школы. В письме было много специальной терминологии, разговор шел профессиональный, однако Новиков с гордостью почувствовал – академик всерьез принимает работу его жены, дает ей высокую оценку и с нетерпением ждет окончательного результата.

Новиков еще раз перечитал письмо, уже с чувством боли. Стало очень досадно. Женщину, которую он любит, которой желает успеха больше чем себе, сам лишает возможности познать счастье исполненного долга. В эту минуту он впервые ощутил всю жесткость непререкаемости армейских законов, ощутил суть трудности своей профессии и высшую справедливость этой трудности, этой жесткости.

Ну в самом деле, почему бы ему не рассказать в политотделе об этом письме академика, о школьном эксперименте Алины, почему бы не попросить оставить его здесь, хотя бы на пару лет? Ведь человек тоже государственное дело делает, – детишек учит. Должны понять!

«И поймут, и оставят, – сказал он себе, – только просить об этом нельзя. Немыслимо! Попросил – и нет комиссара…».

– Прочитал? – Алина стояла у приоткрытой двери, застегивая халат.

– Прочитал.

– Что мне ответить почтенному академику?

– Напиши ему вот что, – он обнял жену, потерся подбородком о ее волосы, – напиши: любит тебя один ас, любит так, что жизни своей без тебя не мыслит. И академик все поймет. Они знаешь какие ушлые…

Алина не ответила. Она высвободилась из его объятий и ушла в ванную комнату. У него уже не было времени объясняться.

– Вечером я тебе продиктую исчерпывающий ответ, – сказал он в дверь. – Во всяком случае, академик будет доволен.

И сейчас, подъезжая к дому, он не думал о затягивающемся узле семейных противоречий, он представлял, как Алина удивленно обрадуется его появлению, как бросится к нему в объятия и им обоим будет хорошо и покойно до тех пор, пока не вспомнят об этом злосчастном переезде.

Ну, что огород городить? Поживут два-три года врозь. Если смогут, конечно.

Алина сидела над стопкой школьных тетрадей, накинув на плечи его кожаную куртку. Услышав шум открывающейся двери, она, не повернув головы, сказала:

– Что-нибудь забыл?

– Тебя поцеловать, – сказал Новиков.

Алина ойкнула и обессиленно опустила руки.

– Думала, Санька. Что случилось? Реки вспять пошли, земля в обратную сторону завертелась? Или тебя сняли с должности?

– Нестерпимо захотелось повидать тебя. – Он пристально осмотрел ее всю. – Что это ты в мою куртку нарядилась?

Алина смутилась.

– Тобою пахнет, будто рядом.

Он засмеялся.

– Унты надень, будет стопроцентное впечатление.

– А ты не смейся, пожалуйста.

– Извини. – Он прижал ее к груди, и она податливо, без сопротивления приникла к нему. Доверчиво и преданно, как в далекие юношеские годы.

– Сегодня в городском Доме культуры выступают ленинградские оперные артисты, – сказала Алина и мечтательно вздохнула: – Вот бы послушать.

«Подумаешь, событие», – хотел он тут же ответить, но чувство вины перед любимым человеком остановило его. Чувство, которое накапливалось годами и вот сейчас подступило к сердцу волной трогательной жалости. Действительно, скольких больших и маленьких радостей лишил он ее хотя бы за последний год? Только обещал: поедем в Ленинград, походим по театрам, вот скоро отпуск, тогда уж мы развернемся, вот в следующее воскресенье пересмотрим все фильмы в городе. Нет, черт побери, у всякого терпения есть предел.

– Я согласен, – сказал он, прикинув в уме свои возможности.

– Ты пойдешь со мной или только поддерживаешь идею? – Она запрокинула голову и пронзительно-требовательно посмотрела ему в глаза.

– Даю тебе честное, – он хотел сказать «пионерское», – комиссарское слово – мы пойдем вместе слушать твоих заезжих звезд. Чтобы к девятнадцати ноль-ноль была в полном параде. И с аксельбантом.

Алина осталась строгой.

– Попробую поверить еще раз.

Новиков взял ее лицо в обе руки, посмотрел в глаза. На самом их донышке таяло недоверие.

– Ну… улыбнись, Алина свет Васильевна. Улыбнись. Тебе так идет улыбка.

– Не могу, Сережа. Хочу и не могу.

Он взял ее на руки и удивился ее легкости. Санька и тот, пожалуй, в весе обогнал мать. И в сердце с новой силой всколыхнулась нежность. Нет, без нее он пропадет на Севере, не сможет. Тоска сожрет его. Или ехать вместе, или не ехать вовсе.

– Я все понимаю, – говорила она, уткнувшись носом в его шею, – со всеми доводами согласна, а на душе камень. Будто в дураках остаюсь.

– Со мною остаешься. С Санькой. Разве этого мало для счастья?

– Если бы с тобою, – она снова вздохнула и крепче обняла его шею. – Одна буду обедать, одна в отпуск ездить, одна засыпать. Знаю, слава богу, твою службу. А с ними мне хоть думать об этом некогда. Знаешь, как они любят меня?

– Не будь жадной, лапушка. Ты знаешь, крепче и надежнее всех тебя любит один летчик. Между прочим, ас. – Он ходил по комнате и раскачивал ее на руках, как раскачивают ребенка, когда хотят, чтобы он скорее заснул. – Ты знаешь, небо для этого летчика – что жизнь. А для тебя ему и жизни не жалко.

– Знаю… Только ведь все равно обидно бросать начатое. Обидно до слез. Вспомню – и больно.

– Вон жена Волкова. Без всяких комплексов. Сказал муж «надо», она только и спросила, когда собирать вещи.

– Дом, семья – все ее заботы.

– Эта домохозяйка окончила Бауманское училище. Ее работы по дизайну отмечены медалями ВДНХ. Ей предлагали аспирантуру, а она…

– Сереженька… Дело в характере, в субъективном отношении. Может быть, ее такое положение больше устраивает, чем аспирантура, чем… Стать тенью мужа – разве в этом счастье?

– Если тенью – нет… У Волкова на плечах такой груз, что десятерым впору нести.