Евгений Дубровин - Оранжевая электричка

Профессор допил чай, надел меховую безрукавку, которую носил всегда, в любую жару, и ушел, оставив после себя запах снега, хвои и шкуры белого медведя.

Итак, за день уже второй человек предлагает ему, Коньшину, отказаться от своего предложения, исходя из самых добрых побуждений. Для блага его же, Коньшина.

И тогда он поехал к единственному человеку, который его целиком и полностью поддерживал, к Димке Свиридову.

Было уже около десяти вечера. На звонок вышла маленькая старушка в потрепанном халате с королем пик в руках.

– Мне надо поговорить с Димой, – сказал Коньшин.

– Они спят, – сказала старушка уважительно. Петр Кириллович повернулся, чтобы уйти, но в это время раздался низкий рыкающий голос:

– Маманя, ко мне?

Дверь раскрылась, и в проеме замаячила бледная опухшая физиономия Димки Свиридова в длинных футбольных трусах.

– А-а, это ты, старик, – зевнул он. – Заходи. Молодец, что явился. С самого вечера подыхаю от скуки. Уж и спал, и в футбол с пацанами во дворе гонял, и со старушками в карты резался – продул семь копеек, – а скука, старик, как зараза, не отстает. Ты, случайно, с собой бутылку не захватил? Жаль.

Комната Димки Свиридова представляла из себя свалку самых неожиданных вещей, начиная от новенького телескопа и кончая сломанной крышкой унитаза. Впрочем, другой комнаты и не должно быть у такого человека, как Димка Свиридов.

Димке уже было под сорок лет. Он начал лысеть, отрастил небольшое брюшко, но продолжал оставаться в аспирантах, хотя и преждевременное облысение, и небольшое брюшко – признаки начинающего, довольного жизнью кандидата наук. В институте Свиридова звали Вечным аспирантом, Аспирантом на выданье, Засидевшимся аспирантом, и еще много обидного напридумывали в этом же духе.

Защититься Димке мешал необузданный, хаотичный характер. Вечный аспирант вел беспорядочный образ жизни, попадал в какие-то сомнительные истории, дерзил начальству и охотно участвовал в шумных студенческих пирушках.

Сам же Засидевшийся аспирант никакой вины за собой не чувствовал. Во всем он винил плохую организацию работы в институте. Поэтому выступлением Коньшина на собрании Димка был просто восхищен. Сразу же после собрания Вечный аспирант «умыкнул» Коньшина в какую-то забегаловку, расцеловал, заказал коньяку, шампанского, на пять рублей жареной хамсы, и они просидели до самого закрытия забегаловки.

– Ты молодец! – кричал Свиридов, ловким движением набрасывая на лысину прядь мокрых волос, – руки были в хамсе. – Вмазал им как следует! Бездельники! Тунеядцы! Делают вид, что работают, а на самом деле валяют дурака! Делишки свои обделывают! Кандидатские да докторские строчат, никому не нужные статьи тискают. А результат? Пшик! Ноль! По расходу металла отстаем от мировых стандартов почти вдвое! Зато у нас самый совершенный трактор будущего! Бедняга этот бумажный трактор! Сколько в него тысяч ухлопано, а даже чертежей пока нет. Одни горы диссертаций! А взять аспирантов! Кто ими занимается? Никто! Моя тема… Управление тракторами… Что я предлагаю? Я предлагаю управлять тракторами при помощи спутников. Допустим, мы запускаем два спутника. Один летит над нашей территорией и управляет всеми нашими тракторами, другой же в это время отдыхает в капиталистическом полушарии, затем отдохнувший возвращается домой и принимает бразды правления. А первый улетает на заслуженный отдых в капиталистическое полушарие.

Прекрасная идея? Прекрасная! И что же? Уперлись, как быки. Хватит тебе, говорят, и одного спутника. Я им говорю: так ведь, когда спутник в капиталистическом полушарии, он не сможет работать! Жди, когда он прилетит назад. Будут дергаться трактора на полях, как ненормальные. А они мне знаешь что отвечают? Хватит с тебя и одного спутника. Надо, мол, экономить. Ха! Жалко гадам стало бумажного спутника для бумажного трактора. Им еще и не так надо вмазать! Это я еще за них не взялся! – Вечный аспирант злобно уставился на Коньшина сразу пятью глазами: двумя своими и тремя хамсиными, прилипшими ко лбу. – Я великий ученый, а она… они… В село их… на силос…

Произнеся этот обличительный монолог, великий ученый заснул и потряс видавшую виды забегаловку таким мощным храпом, что распугал соседей.

Пришлось ловить такси и потом тащить на себе великого ученого на пятый этаж, потому что лифт не работал. Неизвестно, станет ли Димка когда великим, но веса он успел набрать изрядно – все сто двадцать килограммов.

На следующий день опухший, злой, не слишком хорошо отмытый – из-за уха косился на Коньшина хамсиный глаз, – Вечный аспирант спросил мрачно:

– Я вчера не влип ни в какую историю?

– Нет.

– Это хорошо, А ты продолжай в этом же духе.

Димка покровительственно похлопал Коньшина по плечу и удалился в столовую опохмеляться пивом.

И вот Петр Кириллович сидит на поломанной крышке унитаза перед умирающим от скуки Вечным аспирантом и слушает его разглагольствование.

Наконец Петру Кирилловичу надоело – и он прервал Димкину умную речь:

– Короче, я написал докладную записку за своей подписью о всех наших бедах. Могу я поставить и твою подпись? От меня они могут отмахнуться, но когда двое…

– Нет, – быстро сказал Свиридов. – Мне никак нельзя. Как только Папаша узнает, он меня немедленно выгонит. Тебе можно. Ты молодой, талантливый, перспективный, а у меня прошли все сроки. Сошлет и не поморщится. Ты только не подумай, что я струсил. Просто чистая логика. От меня больше вреда, чем пользы. Я могу скомпрометировать всю идею. Кто подписался? Лодырь, тунеядец, бездарь, – Димка уже забыл, что совсем недавно считал себя великим ученым, – нет, провалим все дело!

Коньшин поднялся и ушел. Вечный аспирант бежал следом до лифта и обличал себя самыми последними словами.

И вот диссертация защищена. Первое орудие для борьбы – щит – в руках у Коньшина. И это всего в тридцать три года (возраст Иисуса Христа).

За это время не произошло ровным счетом ничего, словно Коньшин никогда и не выступал на собрании, Докладная записка как в воду канула, директор напрочь забыл о существовании строптивого аспиранта.

Игнат Карлович был доволен – ученик послушался учителя.

И только Димка из друга превратился во врага. Он дулся после того вечера, делал вид, что не замечает Коньшина, и только один раз не выдержал и сказал:

– Ты предал идею, нас… всех. Ты оказался карьеристом. А я-то думал… А ты… Тьфу!

Вечный аспирант сплюнул и растер воображаемый плевок ботинком.

На банкете по случаю совмещения двух знаменательных дат: защиты диссертации и достижения возраста Иисуса Христа – прилетел из Покровского Иван Иванович, пришел профессор Игнат Карпович в своей неизменной меховой безрукавке. Они сидели по обе стороны от юбиляра-33 и морщась пили «Портвейн-33» (шутка остряка-коллеги).