Евгений Дубровин - Дивные пещеры

Утром Нина сказала:

– Ты иди один загорай.

– Почему?

– Мне надо побыть одной.

– Я тебе надоел?

– Нет. Но мне надо побыть одной.

Рудаков вернулся в пещеру после полудня. Нины не было. Кровать аккуратно заправлена. Куда же она делась?

И вдруг главный бухгалтер вздрогнул: возле решетки, что загораживала ход в Пещеры, лежали Нинино пальто, платок…

Рудаков рванулся к ходу, схватил пальто, платок… Что здесь произошло? Нет, крови не видно… пальто и платок лежат спокойно, они не носят следов насилия или спешки. Их сняла сама Нина. Сняла и аккуратно положила возле решетки… Зачем? Чтобы переодеться в другое? Чепуха. И почему одежда осталась лежать на этом месте?

Семен Петрович уже знал ответ на эти вопросы. Тщательно, сантиметр за сантиметром главный бухгалтер стал исследовать пещеру. Знакомые вещи… Все знакомое, все или принесенное из дома, или сработанное его руками здесь… Но того, чего искал Рудаков, не было. Это ведь невозможно… Записка должна где-то лежать. Она не могла уйти, не оставив записки…

Нигде ни клочка бумаги… Все на своих местах… И все-таки в пещере что-то изменилось. Все было на своих местах, но что-то изменилось. Рудаков стал посередине их «комнаты», уже автоматически вновь и вновь водя лучом фонарика.

И вдруг он увидел, что изменилось. Изменилась картина над столом.

Картина, которую он не любил и боялся. То есть картина осталась, только чуть-чуть стала иной. Не было тени от скалы. Тени не было потому, что теперь на картине стоял полдень. Полдень вместо вечера. А в полдень тени не бывает…

Скала возвышалась вся освещенная солнцем, сверкающая, как айсберг, посередине голубой реки, голубого неба. Вообще-то по правилам тень уже должна зародиться у основания скалы, но ее не было. Даже намека. Сияло ослепительное солнце, сияла скала, голубело бездонное знойное небо; небо, откуда прилетают звуки детства…

И было еще одно изменение, которое сразу не бросилось Семену Петровичу в глаза. Не бросилось, ибо он не мог даже предположить, что такое возможно. Мужчина лежал на пляже один! Он лежал в свободной позе, с наслаждением отдаваясь солнцу, ветру, своим мыслям. От женщины не осталось даже следа. Ни вмятины, ни одежды, ничего. Она исчезла, вроде бы ее никогда и не было.

Семен Петрович бессильно опустил руку с фонариком. Вот почему не было записки…

– Нина! – крикнул Рудаков. Крикнул негромко. Он знал, что ничего не услышит в ответ.

Потом Рудаков попытался выломать решетку. Он бил и бил в решетку плечом, пока плечо не заныло. Стальные прутья даже не погнулись. Сделано на совесть. Все, что делал Семен Петрович, делалось на совесть.

И только потом, когда разболелось плечо, главный бухгалтер удивился. Как же она могла уйти, не повредив решетки? Он еще и еще раз осматривал заделанный проход. Нет, это невозможно… Надежная стальная решетка… Неужели она проскользнула в квадрат… Она же совсем худенькая… Сняла пальто и проскользнула между прутьев, как ласка?..

В Пещерах не надо иметь пальто… Там постоянная температура… И идет сейчас торопливым шагом по узким ходам?.. Или уже лежит на дне колодца?

Он сам замуровал ее от себя.

Рудаков закурил и вышел на улицу. Теперь можно курить…

Семен Петрович спустился к бухте Радости. На скале смутно проступало ее лицо. Рядом с его лицом. Он повернулся спиной к скале. Река тихо плескалась у берега, шуршала дождем.

Рудаков вылил остатки водки в стакан, выпил. Потом бросил стакан в реку. Постоял, не зная, что делать дальше.

Было тихо. Шорох реки сливался с шорохом неба. В небе таились какие-то звуки, звуки детства… Так что хотел сказать отец матери? Каким он хотел видеть сына? Теперь этого никогда не узнаешь…

Вдруг возник еще один звук. Со стороны хутора ветер принес звучание радио. Передавалась какая-то медленная мелодия. Семен Петрович повернулся лицом к хутору. Мелодия удивительно точно передавала его настроение, сжимала сердце…

Рудаков простоял долго на берегу, повернув мокрое от слез лицо к хутору, удивляясь новому ощущению. Раньше его никогда не трогала музыка. Она его даже раздражала. Семен Петрович всегда выключал телевизор или радио, едва раздавались первые звуки.

Мелодия затихла, словно затерялась. Главный бухгалтер постоял еще немного, напрягая слух, но так больше ничего и не услышал.

Потом он с трудом побрел в гору…

Семен Петрович едва вошел во двор, как через изгородь его окликнул сосед. С соседом у главного бухгалтера были добрые отношения. Они работали на одном заводе, хотя и в разных местах, сосед – слесарем-сборщиком, были приблизительно одного возраста и помогали друг другу чем могли. Сосед относился к той части петровцев, которая верила, что жена Семена Петровича сама куда-то ушла из дома, а не была убита своим мужем.

– Эй, Петрович! – окликнул сосед негромко. – Подойди, разговор есть.

Рудаков подошел к изгороди.

– На рыбалке был?

– Ага…

– Поймал что?

– Да так…

– Слушай, – сосед понизил голос. Он был маленький, толстенький, с жидкой бороденкой, с тихим голосом, похожий на гнома.

– У тебя опять рыли…

– Как? – удивился Рудаков. – В выходные они не роют.

– А вот рыли…

– Странно… – пробормотал главный бухгалтер.

– Знаешь почему? – сосед-гном оглянулся по сторонам, и голос его стал едва слышным. – Мальчишки копались у тебя в старой яме, той, что в самом углу сада, и нашли кость…

– Что еще за кость?

– Человечья…

– Да брось ты, – махнул рукой Семен Петрович. – Плетешь невесть что.

– Чтоб мне провалиться на месте! Сам видел… Берцовая, что ли. Они тут ее таскали по всей улице, а потом кто-то надоумил снести в милицию…

– Ну и что?

– Что… Те опять рыть стали и еще несколько штук нашли… Брешут, тут же в Суходольск на экспертизу отправили.

– Вот так дела… – Семен Петрович растерянно уставился на соседа. Тот отвел в сторону глаза.

– Брать тебя, наверно, будут, Петрович…

– За что брать… Не за что брать… А брать – так пусть берут… – Рудаков направился к крыльцу.

– Обождь… Слышь, Петрович… Мы уж с тобой почти тридцать лет знакомы… – Сосед заговорил свистящим шепотом, чтобы покрыть расстояние в два шага. – И никогда черной кошки не перебегало… Вроде бы и дружили… Откройся мне, Петрович… Было дело? Если было, я никому… Может, тебе спрятать что надо… Меня обыскивать не будут…

– Мешок с отрубленной головой спрятать надо, – сказал Семен Петрович.

– Ну?! – выдохнул сосед.

– Вот тебе и «ну»… Дурак ты, Еремыч.

– Так я ж по-соседски…

– Хоть бы и по-соседски… Сказал бы я тебе, даже если б было дело? А? Подумай своей головой.