Григорий Покровский - Честь

– Ну ладно! Хватит!

– Да подожди ты! – попытался остановить его Володя.

– Говорю, хватит. На трояк отвечу.

– А ты идею-то понимаешь? – спросил Володя.

– Какую идею? Да ну тебя!

– Вот чудило! – сказал Володя. – Пойми ты, что без этого нельзя. Ну, завтра ты отбарабанишь – и все, а потом на другом споткнешься. Тут смысл нужно понять.

– Да чего ты пристал на самом деле? – вскипел вдруг Антон. – Что тебе, больше моего нужно, что ли?

– А что мне к тебе приставать? – обиделся в свою очередь Володя, – Пожалуйста! Что это, мне нужно? Я это еще вчера знал. А я не понимаю: «Трояк получу, и ладно!» Легко жить хочешь!

– Ты что, учить меня пришел? – с той же недоброй усмешкой спросил Антон.

– А что мне тебя учить? – ответил Володя. – Я говорю, что думаю. Знания так не заработаешь.

– Знания… Тоже знания! – передразнил Антон. – А ты-то за знания, что ли? Выхвалиться хочешь. А что, не так? – спросил он, видя, как передернулся Володя. – Чтоб мама по голове гладила, перед девчонками выставиться. А на тебя и так девчонки обижаются, что ты ни на кого внимания не обращаешь.

– Глупости какие! – возмутился Володя. – И если ты по-серьезному не хочешь заниматься, тогда…

– Что «тогда»? Ну что «тогда»?

– Тогда так и скажи, – ответил Володя. – Мне тоже время дорого.

– Ну и катись! – закричал Антон. – Если тебе время дорого! Иди зубри! Получай свои пятерочки, а то из-за меня еще тройку схватишь. Иди!

Не дожидаясь того, что может быть дальше, Володя выскочил в переднюю и стал одеваться. Услышав крик, вышла и Нина Павловна.

– Что это вы тут расшумелись?

– Да так… Немного поспорили. Всего хорошего! – поспешил ответить Володя, раскланиваясь.

– Вы заходите еще, молодой человек!

– Хорошо, хорошо! Конечно! – продолжал раскланиваться Володя и, не застегнув пальто, торопливо ушел.

– Что это у вас? – спросила Нина Павловна Антона.

– Да ладно, мама! Ну мало ли что бывает между товарищами? – примирительно ответил Антон, начиная уже раскаиваться в происшедшей ссоре.

В комнату вошел дядя Роман.

– Все шумим, – пошутил он, а когда Нина Павловна по его незаметному знаку вышла, спросил: – Это кто ж, товарищ твой, друг?

– Какой он друг… – нехотя ответил Антон. – Так… Перевоспитывать пришел.

– А ты разве невоспитанный? – улыбнулся дядя Роман.

– Значит, нет! – ответил Антон, не зная еще, отмолчаться ему или пойти на разговор, которого, видимо, добивался дядя Роман. – А только не хотел бы я быть таким воспитанным, как этот чистюля!

– Это почему же?

– Скучно.

– Что скучно?

– Не знаю… Все! И он скучный, и жизнь его скучная. Ну что его жизнь? Уроки, книги. А кончит школу – институт и опять книги. Вот и вся жизнь: сидит и долбит. А жизнь один раз дается.

– Единственный! Это верно! – согласился дядя Роман, – Только выводы из этого люди разные делают: один хотят попользоваться жизнью, а другие – побольше дать ей.

– Чтобы потом не было стыдно оглянуться на пройденный путь, – продолжил Антон.

– А что? Разве неверно? – насторожился дядя Роман.

– Нет, как же неверно! – ответил Антон. – Это Островский сказал – значит, верно.

– Ты, брат, начинаешь что-то с закавыками разговаривать. Со смыслом! – сказал дядя Роман, вглядываясь в Антона.

– А какой смысл? Обыкновенный! – улыбнулся Антон, но улыбнулся криво и тоже со смыслом. – Только ведь Островский-то о подвиге говорил, а тут что? Учить и учить все, что тебе в голову пихают. А если я не хочу? Учить, я считаю, нужно то, что нравится.

– А если не правится? – продолжал допытываться дядя Роман. – Э-эх, брат! Заелись вы! А с каким бы удовольствием я сейчас посидел бы за книгами!

– То посидеть, а то сидеть – и нынче сидеть, и завтра сидеть. А для чего? Ну, для чего, дядя Роман? Чтобы потом служить!

– Почему «служить»? Ну, что за стариковское слово?

– Ну, работать у станка. Извиняюсь, теперь новая мода, – с усмешкой поправился Антон.

– А к твоему сведению, и у станка можно «служить» – положенное отрабатывать, монету зашибать, – ответил дядя Роман. – А можно и за канцелярским столом…

– Душу вкладывать! – с той же кривящей губы усмешкой закончил за него Антон.

– Да! Вкладывать!.. А что ты, как пересмешник, все передразниваешь?

– Почему?.. Это правильно! – спокойно, но с тем же скрытым смыслом пожал плечами Антон. – Все правильно! – И вдруг, неожиданно вспыхнув, добавил: – А потому, что нам этим уши прожужжали! Старо!

– Почему «старо», если это действительно так?

– А почему это – «так»? Потому что все так говорят? А почему я должен думать, как все? И вот долбят: моральный облик, моральный облик… На всех собраниях, на конференциях, с самого пионерского возраста долбят: «Здравствуйте, ребята! Слушайте пионерскую зорьку!» – Антон передразнил знакомый, ежедневно повторяющийся по радио голос. – И трубы одни и те же. Пожарники приехали! И долбят одно и то же: «Ах, какая хорошая девочка Маня, как она хорошо учится! Ах, какой нехороший мальчик Ваня, он плохо ведет себя и очень плохо учится! А потом Маня помогла Ване, и оба стали хорошие».

– Пересмешник! Брюзгун! – У дяди Романа давно уже нарастало желание просто взять и отшлепать своего не в меру умного племянничка, но разведка была не окончена и требовала спокойствия. – А как же воспитываются люди? Разве не так у Вани с Маней и развились те качества, которые проявились, например, во время войны?

– У Олега Кошевого и Зои Космодемьянской? – подсказал Антон опять с чуть заметной усмешкой в голосе.

– А что?.. Тебя и это не устраивает? – сверкнул вдруг глазами дядя Роман.

– Поновее что-нибудь, дядя Роман! Избито!

Дядя Роман всматривался теперь в Антона, стараясь вникнуть, понять и разобраться: что, откуда и отчего? Что идет действительно от проскальзывающего порой формализма и надоедливости, что от пустого «мозгоблудия», как говорил дядя Роман, от бездумного легкомыслия, мелкотравчатого анархизма и мальчишеского зазнайства, для которого все известное старо и все высокое избито.

– Знаешь, что я тебе на это скажу, – все еще спокойно, но на последней, кажется, степени спокойствия ответил дядя Роман Антону. – Ты сам не битый, вот тебе и кажется все избитым. А вот мы, мальчишками еще, разыскивали кулацкий хлеб в тысяча девятьсот двадцать девятом году – они прятали, а мы отыскивали. Твой дед за это пулю кулацкую получил!

– У-у, какую вы старину помните, дядя Роман! – снисходительно улыбнулся Антон.

Но дядя Роман как будто уже не видел этой усмешки, – ему все было ясно, разведка кончена, и он шел в атаку.

– А как мы метро закладывали? Нас, комсомольцев, тогда на строительство метро завербовали. Как мы первый раз в землю пошли, в Сокольниках – знаешь, около завода фруктовых вод? Не знаешь? А как у нас шахту затопило, мы по пояс в воде работали, – тоже не знаешь? Старина? Для тебя, может, и война – старина?