Владимир Солоухин - Славянская тетрадь

Когда выходишь из пещеры к солнцу, во-первых, все-таки испытываешь чувство невольной радости, а во-вторых, только что увиденное начинает казаться не то приснившимся, не то как если бы вышел из кинозала после увлекательного, но вполне фантастического фильма.

В моей памяти постепенно складывается коллекция уникальных пейзажей. Впрочем, не только в памяти: стараешься ведь и записать.

Коллекции иногда поражают оригинальностью и фантазией собирателя. Доподлинно известно, что Леонид Максимович Леонов в отдельную тетрадь выписывает из книг короткие ли, подробные ли описания русской бани. Ну, например, у Твардовского в «Василии Теркине» прекрасно дана русская баня или, еще лучше, у Мельникова-Печерского в его многотомной эпопее о старообрядцах.

А уж если так, то почему бы не брать на заметку уникальные пейзажи?

Дело ведь в том, что почти всегда, если вы много путешествовали и много видели, один уголок земли напомнит вам своим видом какой-нибудь другой уголок, горное ущелье в Альпах или на Кавказе будет похоже на горное ущелье Памира или Тянь-Шаня. Родопские горы похожи на горы Албании; морские пляжи около Варны, наверно, найдут себе близнецов ну хоть у нас, на Черном море, или, может быть, где-нибудь в Америке, или на Филиппинах. Если человека с закрытыми глазами привести в Сахару, то он, открыв глаза, может быть, спутает Сахару с Ливанской пустыней или даже с Кара-Кумами. Американские прерии, наверно, чем-нибудь похожи на наши российские степи.

Но в том-то и дело, что есть пейзажи единственные в своем роде. Где бы вы ни ездили по земному шару, нигде не найдете ничего подобного. Это редчайшие, уникальные пейзажи. Для примера вспомню из моих запасов залив Спустившегося Дракона во Вьетнаме. Павел Антокольский о нем писал:

«Надо взять наше кавказское черноморское побережье, помножить его на Южный берег Крыма и сумму возвести в кубическую степень, чтобы представить себе эту мощную красоту. Но сказать «красота» – это еще ничего не сказать.

Это – колыбель красоты, существовавшая задолго до того, как началась история людей, придумавших прилагательное «красивый». Здесь могли жиреть на солнце, класть яйца, ласкать своих самок ихтиозавры и птеродактили. Это – молодость нашей планеты, ее необузданное веселье, черновые варианты ее работы, оставленные в дальнейшем без разработки за отсутствием большой надобности, своего рода архитектурные излишества природы».

Представьте себе обширную морскую бухту, наполненную, как полагается, синей морской водой и раскинувшуюся под синим солнечным небом. Теперь надо набрать несколько тысяч (кто говорит – три тысячи, кто говорит – пять) наиболее причудливых, наиболее острогранных, черных, как антрацит, камней разного размера, но все же такого, чтобы каждый камень годился стать островом и раскидать их в темную голубую воду в самом непринужденном порядке, вернее, без всякого порядка. Можно их просто высыпать с высоты. Где какой упадет, пусть там и лежит. Так и легенда рассказывает, что это рассыпался над заливом спустившийся с гор дракон, и три тысячи островов есть не что иное, как обломки туловища дракона.

Если бы островки были плоские, пологие, то будь их хоть пятьдесят тысяч, они не создали бы такой неповторимой картины, какая существует теперь. Но нет, каждый остров – огромная, с отвесными стенами скала. В каждой скале зияют пещеры и гроты, расселины и уступы, трещины и карнизы. Цепкий кустарник и небольшие деревья. Как маскировочной сеткой, плотно опутывают каждую скалу, минуя только самые вертикальные места.

Прилив и отлив, прибои во время ветров и тайфунов к за веком подтачивали основания скал, поэтому многие острова похожи на каменные грибы.

Издали сливаются все острова в сплошную гряду, синюю от расстояния.

Но вот все уменьшается и уменьшается наш катерок, и мы вместе с ним, и превращается, наконец, в игрушку, в мусоринку у подножия великана.

Первые два острова расступаются, как будто раздвигается каменный занавес, и катерок вплывает в бесконечный лабиринт, в котором нетрудно я заблудиться.

Причудливый, фантастический, сказочный лабиринт. Голубые извилистые коридоры с темными стенами и синим потолком. Впечатление все время раздвигающихся занавесей не оставляет, пока плаваешь по лабиринту, ибо плавание в том и состоит, чтобы вплывать в протоку между островами. Вот протока кажется узкой щелью, вот приближается, расширяется, острова расходятся в разные стороны, пропускают катер и сзади него сходятся вновь, только что не лязгают друг о друга.

Только впервые попав на другую планету, будут люди с такой же жадностью вглядываться в каждый камень, изглоданный морской водой, в каждую пальму, торчащую из щели, в каждую обезьянку, мелькнувшую в зелени.

Необыкновенное чувство восторга (словно во сне, словно в сказке, словно в заманчивом приключенческом романе, но в то же время ведь наяву) овладевает вами и не покидает, несмотря на то что за четыре часа во всех возможных вариантах, во всех возможных сочетаниях предстали перед вами лишь скалы, вода и небо.

Болгария с пейзажной стороны очень красивая страна. Но не на каждом шагу подберешь по дороге к себе в тетрадку пейзаж, который был бы наверняка уникальным.

Взять хотя бы Фракийскую низменность. Казалось бы, что может быть красивее. Однако смотришь, смотришь и вдруг вспомнишь Алазанскую долину в Грузии. Точно так же Фракийская долина лежит глубоко под вами, расстилаясь вдаль и вширь. Точно так же, непосредственно под вами, из зелени проглядывают красные черепичные крыши домов. В одном случае Пловдив, в другом – Телави. Точно также долина заполнена, как морской водой, легкой голубоватой дымкой. Впрочем, про эту голубизну нельзя сказать – дымка, потому что она вполне прозрачна. Он не мешает вам видеть игрушечный городок километрах в двадцати, серебряную ниточку реки или дороги. Точно так же, ближе к сумеркам, к вечеру, голубизна становится сиреневой, лиловой, фиолетовой, черно-бархатной, если нет луны. Если есть луна, долина наполняется изумрудным зеленым светом.

Конечно, архитектура, вписанная в пейзаж, неповторима. Нет в мире второго Рильского монастыря, что на склоне горы Рилы. Но архитектура пока не в счет. В Болгарии мне встретились два вполне уникальных пейзажа.

В район Белоградчиских скал я ехал, разъедаемый легким скепсисом: «Знаем мы эти туристические достопримечательности!» Да и немало пришлось повидать разнообразных скал. Какие могут быть новости? Или это интереснее семи кроваво-красных гигантских щитов в ущелье Джеты-Огус? Как будто семь быков, каждый трехсотметрового роста, встали в рядок на передние колени, чтобы напиться из зеленой струи обильного горного потока.