Карел Чапек - Метеор

Ясновидец поднял голову.

- Быть может, он был гениальным химиком и его идеи преобразили бы мир. Но не думаете же вы, что у человека его склада хватило бы терпения шаг за шагом, от опыта к опыту, ценой обидных ошибок и неудач, кропотливой научной работой доказать правильность своих построений? Он стоял на пороге великого открытия, но его пугал планомерный, неустанный труд, который постепенно продвигал бы его вперед. Он должен был потерпеть фиаско. Это была внутренняя закономерность, собственно, нечто вроде бегства от непосильной задачи. Останься он химиком, он бы все равно блуждал между опытами и фантазиями, от проблемы к проблеме, без цели, теряясь в слишком широких просторах. Поэтому он должен был скитаться среди людей и островов, чтобы этим как-то подменить блуждания своего духа... Вы, - ясновидец ткнул пальцем в сторону терапевта, говорили что-то о подмене представлений. Знайте же, что существует и подмена судьбы и что иногда внешние события подменяют собой гораздо более глубокие сдвиги, происходящие внутри нас.

XVI

Ясновидец потянулся к сигарете. Хирург щелкнул зажигалкой и дал ему прикурить.

- Muchisimas gracias 1, - пробормотал ясновидец, низко поклонившись и не заметив, что хирург при этом внимательно наблюдает реакцию его зрачков.

- Любопытно, - продолжал он, сплевывая табачные крошки, любопытно, какой след оставляет на человеке его среда, то, что мы называем окружающей обстановкой. Для его внутреннего "я" она нечто гораздо большее, чем просто совокупность факторов, определяющих его поведение. Скорее можно сказать, неуверенно продолжал ясновидец, - что сама среда как-то обусловлена жизнью и внутренним миром человека, словно в ней просто... реализуется предопределенная ему судьба. Да, это правильно, если воспринимать жизнь человека, как нечто цельное, а не цепь случайностей.

Возьмем, например, историю пациента Икс. У меня сразу же возникает впечатление необыкновенно широких пространств моря, разные страны, - понимаете? - чисто пространственное и количественное обилие одиночества, частые уходы и тревога, которая побуждает его бродить по свету. Человек сложной души живет в сложной и странной обстановке. Душная, прогретая солнцем заводская лаборатория, где он метался между формулами и грезами, для него была как бы прообразом жарких стран, в которых он будет скитаться, вдыхая запах жженого сахара. В какой стране он был? У меня сложилось вполне отчетливое обонятельно-пространственное ощущение. Знойный воздух дрожит над коричневым полем. Несмолкаемое громкое жужжание и прерывистый гул, гортанные выкрики и визгливый смех и толкотня. Край летаргии и лихорадочного возбуждения. И без конца море, беспокойное флуоресцирующее море. Корабли,

1 Большое спасибо (исп.).

пахнущие разогретым деревом, смолой и шоколадом, Гваделупа, Гаити или Тринидад.

- Как вы сказали? - воскликнул хирург.

- Что? - рассеянно переспросил ясновидец.

- Вы сказали Гваделупа, Гаити или Тринидад.

- Я так сказал? - удивился ясновидец. - Не помню. Я вообще не думаю о названиях. - Он наморщил лоб. - Странно, как это у меня вырвалось.

Случалось ли вам осознавать смысл фразы лишь после того, как вы ее произнесли? Со мной сейчас так и было. Куба, Ямайка, Гаити, Пуэрто-Рико, - перечислял он, как школьник, Мартиника, Барбадос, Антильские и Багамские острова, - с облегчением закончил он. - Боже, сколько лет я не вспоминал этих названий. Мне нравились экзотические слова: Антилы, антилопы, мантильи... - Он вдруг запнулся. - Мантильи, мантильи... Погодите! Испанки... Куба..

Он был где-то на Кубе! У меня такое... ощущение чего-то испанского... Не знаю, как это объяснить.

Что-то вроде романса...

- Вы только что сказали "muchissimas gracias", - напомнил хирург.

- В самом деле? А я и не заметил. - Он задумчиво покосился в угол. - Все это создает... такую своеобразную обстановку. Старинные испанские фамилии, аристократия, замкнутый мирок гордых традиций, мантильи и кринолины... И тут же американские морские офицеры... Какие контрасты! Сколько тут людей разных рас и диких народов... вплоть до негров на лесоразработках, негров, которые раздирают зубами живых кур. Буду, вуду! Писк и кваканье спаривающихся лягушек, монотонный стук колес деревянной мельницы, размалывающей сахарный тростник, визг и вопли мулаток, охваченных экстазом страсти, сверкающие тела и зубы... Ну и жара, ну и жара! - бормотал ясновидец, обливаясь потом - просторная пижама прилипла у него к спине. - Гудение ночной бабочки и треск, когда она влетает в огонь...

А над головой Южный Крест, похожий на химическую формулу, и тысячи созвездий, которые образуют на небе формулы неведомых, тяжело благоухающих сплавов...

И опять, - он помахал пальцем, - все это и вне его и в нем самом одновременно: лень и буйство, слепая созидательная сила и сонная одурь, жар двух лихорадок - мертвящей и плодотворной. И все, все только в нем самом! Вот опять эти лягушки, спаривающиеся от бесконечной скуки, однообразие, унылое, как стук деревянной мельницы, рев зверей, шлепанье босых ног во тьме, - кто-то ищет душной безотрадной встречи... Жуткие, пылающие звезды... человек во вселенной, пришпиленный к земле, как жук на булавке... И снова корабль рвется с якорной цепи и монотонно покачивается в стоячей воде порта. Неодолимое желание скрыться от этих лягушек и от мельницы... Ощущение, что все должно быть иначе, но стоит ли волноваться... Кусочки мира или кусочки души - не все ли равно? Все равно!

- Он был алкоголиком, а? - спросил терапевт. - Запойный пьяница, не так ли?

- Как знать, отчего пьет человек - от одиночества или из упрямства, - неопределенно ответил ясновидец. - Что он заглушает в себе и топит в алкоголе: лед одиночества или дрожащий огонек ярости?

Вы правы, он очень опустился. Он мог бы быть властелином, мордастым боссом, а не валяться, опухнув от рома и высохнув, как щепка, от лихорадки. Почему он не создал себе золотого тельца, который привязал бы его к одному месту? Собственность делает человека оседлым и рассудительным. Он мог стать богачом и бояться смерти.

- И это все? - помолчав, спросил хирург.

Ясновидец усмехнулся.

- Хотите, чтобы я выдумал что-нибудь, да? Красавицу креолку, в которую он был влюблен? Экзотическую революцию, ради которой он рисковал жизнью? Хищных зверей и циклоны? Жизнь, полную увлекательных приключений? Сожалею, - насмешливо протянул он, - но события - не моя специальность. Я смотрю на жизнь, как на единое целое, и не могу развлечь вас занятными эпизодами. - Ясновидец был раздосадован тем, что потерял нить мысли. - Понимаю, - пробормотал он, - вас интересует шрам у него на ноге. Ничего особенного, так, случайность. Он не был азартным охотником и не искал опасностей. - Наморщив лоб, ясновидец вспоминал. - На него напал хищник, за которым охотились другие, - воскликнул он наконец, радуясь, что отделался от досадной частности. - Правда, он многое испытал в жизни, но лишь потому, что сначала был нетерпелив и горяч, а это часто приводит к происшествиям, которых не случается с людьми мирного нрава. Потом он обленился и отупел, стал обрастать деньгами, хотя и не стремился к этому. Скитаться он стал меньше, но на смену пришло сонное, дурманящее блуждание мысли. Большую часть жаркого дня он валялся в доме, с трудом дыша полуоткрытым ртом, и слушал, как бьются о сетку мухи; часами - да что там - целыми днями глядел в потолок и на стены, оклеенные обоями с шестиугольным узором, похожим на пчелиные соты. Он созерцал их бездумно, недвижно.