Седжал Бадани - След сломанного крыла

— Почему папа разрешил мне выйти замуж за американца? — спрашиваю я маму. Я знаю, что она стоит сзади и наблюдает за мной. — Ведь это не соответствовало нашим обычаям и его требованиям.

Папа не сказал мне ни одного дурного слова, когда я с трепетом призналась родителям, что полюбила белого мужчину. «Никогда не выходите замуж за BMW [23] «BMW» — игра слов: «black, mormon, white» — «черный, мормон, белый». — такова была мантра индийской общины. Белый, мормон, черный — три неприемлемых кандидата в мужья для индийской женщины. Я думала, что отец примет мое заявление с гневом и разочарованием, что я впервые испытаю на себе его гнев. Я приготовилась к худшему, но он только опустил голову и согласно кивнул, и я просто онемела от удивления. Он вышел из комнаты, и больше мы это не обсуждали.

Я осматриваю свою комнату. После той ночи, когда мне было еще пятнадцать, ее полностью переделали — подарок к моему шестнадцатилетию. Мне разрешили выбрать любую обстановку, любую кровать, какую я пожелаю. Все старые вещи раздали, заменили их новыми. Соня стояла рядом и завидовала мне, когда я выбирала цвет краски для стен и убранство в «стиле принцессы», соответствующее моим понятиям о красоте. Такой комната оставалась в течение года, пока подруги не начали дразнить меня. Я спросила папу, не могу ли я обновить комнату еще раз, и он охотно согласился. Я выбрала более взрослый стиль — нейтральные весенние тона, и с тех пор здесь ничего не менялось.

— Он позволил мне переделать комнату, — бормочу я, — позволил купить все новое.

— Да, — кивает мама.

Она отвечает чересчур быстро и кратко, словно боится сказать лишнее. Я выхожу из своей комнаты в коридор. Мама идет за мной, будто сопровождая по лабиринту. В коридоре я снова провожу пальцами по стене, вспоминая, как делала это много лет тому назад. Красный лак начинает стекать с кончиков моих пальцев и с тыльной стороны ладони. Он превращается в кровь. Я отдергиваю руку от стены в уверенности, что там останется пятно, но передо мной идеально белая стена. Я смотрю на свои пальцы, но крови на них больше нет.

— Я ведь плакала, — говорю я, затерявшись в ином времени, — я стонала.

— Я не слышала тебя, — говорит мама с болью в голосе. Я поворачиваюсь к ней лицом, наблюдая со странной отрешенностью, как она складывает перед собой руки. Она не смотрит на меня, слезы заливают ей лицо и капают на пол. Она совсем съеживается, как древняя старуха. Кажется, что она на моих глазах постарела на целых двадцать лет. — Я не слышала тебя, бети.

— Ванная! — восклицаю я. В ванной, в раковине была кровь. Я вижу ее сейчас, вижу, как она стекает в водосток вместе с водой. Я открываю дверь в ванную комнату, но нахожу только сверкающий кафель и фарфор. — Там был коврик. Я вытирала им кровь, — я открываю ящики и ищу его. Но ящики пусты. Я хватаю бак для грязного белья, я точно помню, что кинула его туда, но бак тоже пуст. Корзина для белья тоже. — Куда он делся?

— Его нет, — говорит мама, протягивая мне руку, но я отталкиваю ее. Я не хочу, чтобы она дотрагивалась до меня. Я начинаю тереть свою руку, ощущая чье-то тяжелое прикосновение. — Я никогда не видела этого коврика.

— Куда он делся? — спрашиваю я, не сомневаясь, что она дурачит меня. Воспоминания захлестывают мой мозг, стирая разницу между прошлым и настоящим. Мой разум, затерянный в водовороте этих воспоминаний, заставляет меня метаться с места на место и не позволяет зацепиться за что-то реальное. — Это было прямо здесь.

— Я не знаю, — шепчет мама.

— Соня может знать! — восклицаю я. Я бегу к ее комнате и распахиваю дверь. — Где она? — спрашиваю я, не обнаружив ее там.

— Она еще на работе, ты же помнишь.

— Ты говоришь неправду! — кричу я. — Она еще ребенок!

— Она взрослая женщина, — спокойно говорит мама, — так же, как и ты.

Должно быть, она шутит. Мне только пятнадцать. Я еще девочка. Я только притворяюсь взрослой, как все подростки. Но в глубине души я все та же, я жду, когда повзрослею, и одновременно страшусь этого.

— Как ты можешь говорить такое? — кричу я. — После всего, что произошло, как ты можешь так поступать со мной?

— Ты о чем, бети? — спрашивает мама.

Я начинаю сбивчиво рассказывать, что помню, туманные образы возникают где-то за темной завесой, но от ее взгляда я замолкаю. Тайна, которую мой разум хранил от меня самой, для матери вовсе не тайна.

— Ты все знаешь? — я словно качаюсь на качелях, я взлетаю так высоко, что боюсь упасть. В одно мгновение я взрослая женщина, как сказала мама, а в следующую секунду — всего лишь девочка-подросток. Я колеблюсь между ними обеими, но ни одна не кажется мне реальной.

— Да, — говорит мама, опуская голову. — Я узнала об этом не тогда. Недавно.

— Каким образом? — спрашиваю я. Я протискиваюсь мимо нее обратно в ванную. Там я смотрю на себя в зеркало, и мое отражение начинает меняться. Девочка с растрепанными волосами и заплаканным лицом превращается в женщину, которой я не узнаю.

— Что со мной случилось? — спрашиваю я, хватаясь за раковину, чтобы не упасть. — Что со мной случилось?

— Ты не помнишь? — спрашивает мама.

— Скажи мне! — выкрикиваю я снова, слыша, как эхо раздается в пустом доме.

— Он пришел к тебе поздно ночью, после свадьбы Марин. После того как гости ушли, он выпил.

Я чувствую запах ликера. Он никогда раньше не пил, всегда грозил нам этим, но ни разу не выполнил угрозы. Но в ту ночь от него пахло алкоголем. Запах дешевого ликера смешался с запахом вина. Я поняла это годы спустя. От запаха этой смеси меня до сих пор тошнит. Я заснула быстро. Я спала в своей спальне, а Соня в своей. Он разбудил меня своим прикосновением. Его рука скользила по моему телу, медленно стягивая с меня простыню. Я вцепилась в нее, меня парализовал страх.

— Ты единственная, кого я люблю по-настоящему. Ты же знаешь это, правда? Поэтому ты такая особенная для меня. Поэтому я обращаюсь с тобой по-другому.

«Поэтому я никогда не бью тебя». Он не сказал этого, но не сомневался, что я все поняла. Когда он задрал на мне ночную рубашку, я подумала об этом. Я была счастливицей. Особенной. Поэтому он и не бил меня. Но потом он навалился на меня.

— Что он сделал? — спрашиваю я, и все вокруг вдруг начинает стремительно вращаться — как на аттракционе «Чайная чашка» в парке. Я обожала этот аттракцион. Круглая платформа вращалась все быстрее, и я смеялась над теми, кто жаловался на головокружение. Только потом, выбравшись из нее, я ощутила эффект. Весь мир оказался вверх тормашками. Держась за бортик, я старалась найти точку опоры — и не могла. Через несколько секунд меня вырвало, и лишь после этого голова у меня постепенно перестала кружиться. — Расскажи мне!

— Это неважно, — начинает мама. Я понимаю, что она пытается скрыть правду. Мы привыкли воспринимать свою ложь как вуаль, прикрывающую нашу жизнь. Выдумка для нас сильнее фактов. В детстве мне нравилось играть с маминым сари, используя его конец в качестве покрывала, как это требуется от женщин в Индии. Я всегда восхищалась тайной, которую оно создавало. А теперь я вижу, чем оно служит на самом деле — предлогом стреножить женщину, скрыть ее красоту и силу от мира.