Юрий Клименченко - Открытое море

Но сам Голубчик чувствовал себя неважно. Бессонные, напряженные ночи вконец подорвали его здоровье, расстроили нервы.

Он желтел, часто ворчал себе под нос, но при посторонних старался держаться бодро и никому не жаловался ни на свои боли в печени, ни на страшную слабость и частые головокружения, только всё чаще и чаще, оставаясь один, ложился на диван в штурманской рубке.

Он попрежнему придирался к мелочам и требовал от своих помощников строгого выполнения установленных им порядков.

Он оставался таким же грозным Голубчиком, каким его знали в течение многих лет. Только глаза, совсем еще недавно молодые и блестящие, потускнели. Чувствовалась в них старческая усталость.

Всё же в один из жарких августовских дней 1942 года у острова Продолговатый «Свирицу» неожиданно атаковали фашистские самолеты. В этом месте их не ждали. Наверное, у противника появилась новая база.

Петр Петрович выбежал из своей каюты, когда уже выла сирена воздушной тревоги, ревели моторы пикирующих самолетов и рвались бомбы, поднимая совсем рядом с судном высокие столбы вспененной воды.

Он еще не успел оценить обстановку, как что-то острое, причиняя нестерпимую боль, толкнуло его в грудь, и капитан потерял сознание.

Зазубренный осколок вошел в худенькое тело Голубчика и остался там, разорвав правое легкое. Петр Петрович потерял много крови, но всё же пришел в себя.

Капитан лежал на носилках тут же, на мостике. Врач, увидев, что Мальцев открыл глаза, склонился над ним:

— Ничего, Петр Петрович, всё обойдется. Сейчас отнесем вас в каюту, там сделаем… — доктор произнес какое-то латинское слово, — а там вы будете совсем молодцом. Только всё же придется вам оставить судно…

Петр Петрович приподнялся на локте, выплюнул сгусток крови и прохрипел, зло смотря на доктора:

— Во-первых командую теплоходом я, и я еще жив. Во-вторых, отсюда меня не трогайте. Старпома ко мне.

— Но… Петр Петрович. Кормовая часть горит. Вы же знаете — там горючее, плохо поддающееся тушению. И затем, вам необходим полный покой.

— Выполняйте. Старпома…

Прибежавшему черному от сажи и дыма старпому капитан дал указания:

— Развернитесь бортом к ветру. Ни о каком оставлении судна не думайте и не давайте думать людям. Раз машина в исправности, нет пробоин, — пойдем дальше. Я буду на мостике с третьим помощником. Идите.

— Есть идти. Всё ясно.

Доктор догнал убегавшего старпома:

— Федор Алексеевич, старик долго не протянет. Ранение очень опасное.

Старпом ничего не ответил и побежал на корму, откуда поднималась густая черная туча дыма.

…На мостике — третий помощник и Мальцев, укрытый несколькими одеялами. В штурманской рубке — доктор, с бинтами и медикаментами, кипятит шприц.

Ветер ослабел. Начинало темнеть. Самолеты перестали летать. Очевидно, фашистский летчик, увидев клубы дыма, решил, что с судном уже покончено, и записал еще одну «победу».

Капитан изредка командует слабым голосом:

— Возьмите вправо. Немного. Так, чтобы дым был перпендикулярен судну. Следите лучше.

Мальцев закрывает глаза. Очень больно в груди. И всё время приходится харкать кровью…

Через несколько часов усилиями всего экипажа пожар удалось потушить. Еле живой, с опаленными ресницами и бровями, на мостик поднялся старпом и доложил:

— Можно давать ход, Петр Петрович. Пожар ликвидирован.

— Спасибо, голубчик. Полный вперед! Где находимся? Курс 100°.

Ночь. Капитан на носилках. Временами он теряет сознание.

— Где идем? — еле слышно спрашивает он.

— Траверз Высокого, Петр Петрович.

— Курс ост. Фарватер первый. Ближе, чем на две мили, к острову не подходите.

Необычно часто стучит машина. Механики выжимают из нее всё, что можно. Кажется, никогда «Свирица» не ходила так быстро.

Всё реже открываются глаза у Петра Петровича. Туманная пелена застилает их. Доктор сделал уже несколько уколов, чтобы поддержать угасающую жизнь.

Внезапно Петр Петрович слышит радостный голос помощника:

— Виден входной маяк!

Капитан с трудом открывает глаза. Уже почти светло.

— Теперь дома. Доведете сами, а мне можно… Да не облокачивайтесь вы на планширь! — шепчет старик, скользя глазами по фигуре помощника.

Слабеет, тает огромное напряжение воли, дышать становится всё труднее, что-то густое, горячее наполняет рот. Это конец.

Тело Мальцева вздрогнуло и вытянулось на носилках.

Прошли годы. Новый красивый, выкрашенный в светлую краску, теплоход «Капитан Мальцев» бороздит морские дороги всего мира. И, часто встречая его в море или в портах, теперь уже пожилые моряки, а в прошлом ученики и помощники Петра Петровича, с грустью смотрят на изящное судно и вспоминают Мальцева:

— Голубчик. Неугомонный, героический старик…

— Итак, Берни, осталось уже немного до Формозского пролива. Если всё будет благополучно, то через два-три часа мы придем на траверз Тайваня, — сказал капитан Даймонд, кладя циркуль-измеритель, которым он только что «шагал» по карте.

— Так точно, сэр, — отозвался Берни — второй помощник. — Я тоже проверил. Должны быть через два часа тридцать минут. В общем, завтра будем в Шанхае.

— Никогда не говорите «будем», Берни, пока вы не пришли в порт. Неизвестно, что может случиться. Мы в море, не забывайте, — заметил капитан, выходя из рубки.

— Предрассудки! — фыркнул Берни, но это было сказано тихо, так, чтобы не слышал капитан.

Капитан Патрик Даймонд командовал пароходом, носящим название «Стальной Пахарь».

Этот пароход довольно долго стоял на приколе в Плимуте из-за отсутствия работы, но после получения Англией большого китайского заказа на машины «развязал трубу» и делал уже второй рейс в Китай.

«Стальной Пахарь» принадлежал английской компании «Блю-Фунел», поднимал около семи тысяч тонн груза и, несмотря на свой преклонный для судна возраст (32 года), был еще надежен и крепок.

То же можно было сказать и о его капитане. Патрик Даймонд в свои 60 лет чувствовал себя здоровым и бодрым.

Это был обыкновенный английский капитан, очень похожий на сотни других, ему подобных, тружеников моря, бороздивших моря и океаны во всех направлениях под всеми флагами мира.

И внешне он мало чем отличался от старых капитанов других национальностей: голландцев, норвежцев, шведов, проведших в море столько же лет жизни, сколько провел их Патрик Даймонд. Высокий, несколько тучный, уже лысеющий, с красным обветренным лицом и немного выцветшими, но еще зоркими глазами.

Однако было бы несправедливым сказать, что капитан «Стального Пахаря» вообще ничем не отличался от других капитанов. Была у него одна черта, которая выделяла его из среды многих морских капитанов; эта черта — важность.