Клайв Стейплз Льюис - Письма Баламута. Расторжение брака

– В каком смысле?

– Ну, сам видишь, ты был не прав. Ты верил в настоящие, буквальные, так сказать, Небо и Ад.

– Чем же я не прав?

– Я понимаю, в духовном плане всё так. Я и сейчас в них верю. И сейчас, так сказать, взыскую Царствия. Но все эти суеверия, мифы…

– Прости, а где же ты был, по-твоему?

– А, вон оно что! Ты хочешь сказать, что серый город, где с минуты на минуту рассветет, – это, в сущности, Небо. Прекрасная мысль!

– Ничего я не хочу сказать. Неужели ты не знаешь, где ты был?

– Сейчас, когда мы об этом заговорили, я припоминаю, что мы никак не называли этот город. А вы как его зовете?

– Адом.

– Ну, зачем же так грубо!.. Быть может, в твоем смысле слова я не очень правоверен. Но о некоторых вещах я привык говорить почтительно.

– Это об аде почтительно говорить? Я не шучу. Ты был в преисподней. Но если ты останешься здесь, можешь называть ее чистилищем.

– Прекрасно, дорогой, прекрасно! Ты все тот же. А не скажешь ли ты мне, за что я попал в ад? Не бойся, я не обижусь.

– Как за что? За то, что ты отступник.

– Ты это серьезно?

– Совершенно серьезно.

– Признаюсь, не ожидал! Неужели ты и впрямь считаешь, что людей карают за их взгляды, даже если мы допустим, для пользы рассуждения, что взгляды эти ошибочны?

– Неужели ты и впрямь считаешь, что нет грехов разума?

– Есть, как не быть. Суеверие, отсталость, умственный застой… Но честно исповедовать свои взгляды – не грех.

– Да, я помню, так мы говорили. Я сам так говорил, пока не стал узким. Тут все дело в том, честно ли ты исповедовал эти взгляды.

– Я? Не то что честно – смело! Я не боялся ничего. Когда разум, данный мне Богом, не мог больше соглашаться с доктриной Воскресения, я открыто от нее отрекся. Я сказал мою прославленную проповедь. Я рисковал всем.

– Чем ты рисковал? Что из этого могло выйти, кроме того, что вышло? Ты прославился, твои книги раскупили, тебя приглашали повсюду, ты стал епископом…

– Дик, ты ли это? На что ты намекаешь?

– Я не намекаю. Понимаешь, я знаю. Давай говорить прямо. Мы не дошли честно до наших взглядов. Мы просто унюхали определенный тип идей и схватились за него, потому что он был в моде. Помнишь, еще в колледже мы писали сочинения на верную пятерку? Так и потом. Мы не хотели встать лицом к лицу с единственно важным вопросом: а может, чудеса все-таки есть? Мы не хотели рисковать, боялись недолгой борьбы и теряли веру.

– Если ты имеешь в виду свободные богословские взгляды, я решительно протестую! Неужели ты хочешь сказать, что такие люди, как…

– Я ничего ни о ком не хочу сказать. Я говорю о нас, обо мне и о тебе. Ради Бога, вспомни все, как было! Ты ведь знаешь, что мы жульничали. Мы просто боялись, как бы другое учение не оказалось правдой. Мы боялись простой веры в спасение, боялись предать дух века, боялись насмешек, а больше всего мы боялись настоящих страхов и надежд.

– Конечно, молодые люди часто ошибаются, попадают под дурные влияния, подчиняются моде. Но при чем тут я? Я честно верил в то, что говорил, и честно говорил то, во что верил.

– Да, конечно. Мы разрешили себе плыть по течению, охотно принимали всякую полуосознанную подсказку наших желаний и в конце концов поверили, что не верим. Так завистник верит любой лжи о лучшем своем друге, пьяница верит, что еще одна рюмка ему не повредит. Они честно верят в том смысле, что именно это подсказывает им душа. Если ты имеешь в виду такую честность, и они честны, и мы. Но ошибки их не становятся от этого невинными.

– Ты сейчас оправдаешь инквизицию!

– Почему? Из того, что в Средние века люди ошибались на один лад, не следует, что мы должны ошибаться на другой.

– Очень интересная точка зрения, – проговорил Призрачный епископ. – Я бы сказал, оригинальная. Однако…

– Спорить некогда, – перебил его Дух. – Все это позади. Мы больше не играем. Я говорил о нашем прошлом только для того, чтобы ты от него отказался. Начни с самого начала. Ты знаешь, это ведь правда – «паче снега убелюся». Бог дал мне власть очистить тебя. Я долго шел, чтобы тебя увидеть. Ты был в аду; ты в преддверии рая. Неужели ты и теперь не покаешься?

– Я не уверен, что улавливаю твою мысль, – сказал Призрак.

– Какая тут мысль! – воскликнул Дух. – Я прошу тебя покаяться…

– Дорогой мой, я и так верю. Мы не во всем согласны, но ты ничего во мне не понял, если тебе кажется, что я не дорожу моей верой.

– Ладно, – сказал Дух. – Поверь в меня.

– В каком смысле?

– Пойди со мной. Поначалу будет больно. Истина причиняет боль всему, что призрачно. Но потом у тебя окрепнут ноги. Идем?

– Занятное предложение… Обдумаю, обдумаю… Конечно, без гарантий рискованно… Я хотел бы удостовериться, что там, у вас, я могу быть полезен… могу развернуть данные мне Богом дары… что там возможно свободное исследование, царит, я бы сказал, духовная жизнь…

– Нет, – сказал Дух, – ничего этого я тебе не обещаю. Ты не принесешь пользы, не развернешь дарований – ты получишь прощение. И свободное исследование там не нужно – я веду не в страну вопросов, а в страну ответов, и ты увидишь Бога.

– Прекрасно, прекрасно, но ведь это метафоры! Для меня окончательных ответов нет. Ум обязан свободно исследовать, как же иначе? Движение – все, конечная цель…

– Если бы это было правдой, никто и не стремился бы к цели.

– Нет, согласись, в самой идее законченности есть что-то ужасное. Умственный застой губит душу.

– Тебе так кажется, потому что до сих пор ты касался истины только разумом. Я поведу тебя туда, где ты усладишься ею, как медом, познаешь ее, как невесту, утолишь жажду.

– Я не уверен, что жажду новых истин. А как же свободная игра ума? Без нее, знаешь ли, я не могу.

– Ты и будешь свободен, как человек, который выпьет воды по собственной воле. Ты лишишься одной свободы – бежать от воды.

Призрак подумал.

– Не понимаю, – сказал он.

– Послушай, – сказал Дух. – Когда-то ты был ребенком. Когда-то ты знал, для чего существуют вопросы. Вернись в детство, это и сейчас возможно.

– Когда я стал взрослым, я оставил детские глупости.

– И ошибся. Жажда – для воды, вопрос – для ответа. То, для чего создан разум, так же похоже на твою игру ума, как таинство брака на онанизм.

– Ты потерял всякое благоговение, но от непристойностей меня избавь! Что же до сути, твоя гипотеза подходит лишь к фактам. Философские и религиозные проблемы – на другом уровне.

– Здесь нет религии. Здесь – Христос. Здесь нет философии. Иди, смотри и увидишь Того, Кто реальней всех фактов.

– Я решительно возражаю. Мы не имеем оснований относить Бога к области фактов. Высшее Благо – это еще корректное обозначение, но «факт»…

– Ты что, даже не веришь, что Он есть?

– Есть? Что значит «быть»? К этим великим тайнам нельзя подходить так грубо. Если бы что-нибудь такое «было» (дорогой мой, зачем же перебивать!), я бы, честно говоря, не заинтересовался. В этом не было бы религиозной значимости. Для меня Бог – чисто духовен. Так сказать, дух сладости, света, терпимости и служения, Дик, служения. Мы не должны забывать об этом.