Георг Гегель - Опыты сознания

Это свобода самосознания, когда она выступила в истории духа как сознающее себя явление, была названа, как известно, стоицизмом. Его принцип состоит в том, что сознание есть мыслящая сущность и нечто обладает для него существенностью, или истинно и хорошо для него, лишь когда сознание ведет себя в нем как мыслящая сущность.

Многообразное, внутри себя различающееся распространение, разъединение и запутанность жизни есть предмет, на который направлена активность вожделения и труда. Это многообразное (vielfache) действование сжалось теперь в простое (einfache) различение, которое имеется в чистом движении мышления. Не то различие имеет больше существенности, которое выявляется как определенная вещь, или как сознание определенного естественного наличного бытия, как чувство, или как вожделение и его цель, – безразлично, устанавливается последняя собственным или чужим сознанием , – а единственно то различие, которое есть различие мысленное или которое непосредственно от меня не отличимо. Это сознание, следовательно, негативно к отношению господства и рабства; его деятельность состоит в том, что в качестве господина оно не имеет своей истины в рабе, а в качестве раба оно не имеет своей истины в воле господина и служении ему, а как на троне, так и в цепях, во всякой зависимости своего единичного наличного бытия оно свободно и сохраняет за собой ту невозмутимость, которая из движения наличного бытия, из действования так же, как из испытывания действий, постоянно удаляется в простую существенность мысли. Своенравие есть свобода, которая утверждается за единичностью и остается внутри рабства, тогда как стоицизм есть свобода, которая всегда исходит непосредственно из себя и уходит обратно в чистую всеобщность мысли и которая как всеобщая форма мирового духа могла выступить только в эпоху всеобщего страха и рабства, но и всеобщего образования (Bildung), поднявшего процесс формирования (das Bilden) до мышления.

Хотя, далее, для стоического самосознания сущность есть не что-либо иное, чем оно, и не чистая абстракция «я», а «я», которому присуще инобытие, но в качестве мысленного различия, так что оно в своем инобытии непосредственно возвращено в себя, – тем не менее эта его сущность есть в то же время лишь абстрактная сущность. Свобода самосознания равнодушна к естественному наличному бытию, потому и ему точно так же предоставляет свободу; и рефлексия есть двойная рефлексия. Свобода мысли имеет лишь чистую мысль в качестве своей истины, которая лишена жизненного наполнения; следовательно, эта свобода есть также лишь понятие свободы, а не сама живая свобода; ибо лишь мышление вообще есть для нее сущность, форма как таковая, которая, покинув самостоятельность вещей, ушла обратно в себя. Но так как индивидуальность, действуя, должна была показать себя живой, или, мысля, должна была охватить живой мир как систему мысли, то в самой мысли для распространения действования должно было заключаться содержание того, что хорошо, а для распространения мышления – содержание того, что истинно, дабы в том, что есть для сознания, не было решительно никаких других ингредиентов, кроме понятия, которое и есть сущность. Но в том виде, в каком понятие как абстракция отрывается здесь от многообразия вещей, оно не имеет никакого содержания в самом себе, а имеет только некоторое данное [ему] содержание . Сознание, мысля содержание, конечно, уничтожает его как некоторое чуждое бытие , но понятие есть определенное понятие, а эта определенность его и есть то чуждое, которое имеется в нем. Стоицизм попал поэтому в затруднительное положение, когда перед ним возник вопрос, как выражались, о критерии истины вообще, т. е. собственно говоря, о содержании самой мысли . На обращенный к нему вопрос, что такое доброе и истинное, он в качестве ответа опять дает само бессодержательное мышление: в разумности, мол, должно состоять истинное и доброе. Но это равенство мышления себе самому опять-таки есть только чистая форма, в которой ничего не определяется; общие фразы об истинном и добром, о мудрости и добродетели, от которых он не мог уйти, поэтому, хотя в общем и возвышенные, но так как на деле они не могут способствовать развитию содержания, то они скоро начинают надоедать.

Это мыслящее сознание в том виде, как оно определилось в качестве абстрактной свободы, есть, следовательно, лишь не доведенная до конца негация инобытия; удалившись из наличного бытия только в себя, оно тут не завершило себя в качестве абсолютной негации этого бытия. Содержание имеет для него значение, правда, только как мысль, но при этом также как мысль определенная и вместе с тем – определенность как таковая.

Скептицизм 4 есть реализация того, чего стоицизм есть только понятие, и действительный опыт того, что такое свобода мысли; она есть в себе негативное и должна проявить себя таким именно образом. С рефлексией самосознания в простую мысль о себе самом, вопреки этой рефлексии, из бесконечности на деле выпало самостоятельное наличное бытие или постоянная определенность; в скептицизме теперь для сознания обнаруживается полная несущественность и несамостоятельность этого «иного»; мысль становится всепоглощающим мышлением, уничтожающим бытие многообразно определенного мира, а негативность свободного самосознания обнаруживается себе в этом многостороннем формообразовании жизни как реальная негативность. – Из этого явствует, что подобно тому как стоицизм соответствует понятию самостоятельного сознания, выступавшего в виде отношения господства и рабства, так скептицизм соответствует реализации его как негативного направления на инобытие, вожделению и труду. Но если вожделение и труд не могли выполнить негацию для самосознания, то, напротив, это полемическое направление против многообразной самостоятельности вещей увенчается успехом, потому что оно обращается против нее как свободное самосознание, еще раньше завершенное внутри себя; говоря определеннее – потому что в самом этом направлении есть мышление или бесконечность и самостоятельные элементы здесь со стороны их различия являются для него только исчезающими величинами. Различия, которые в чистом мышлении о себе самом суть только абстракция различий, становятся здесь всякими различиями, и всякое различенное бытие становится различием самосознания.

Этим определилась деятельность скептицизма вообще и образ его действия. Скептицизм показывает диалектическое движение, которое есть чувственная достоверность, восприятие и рассудок; точно так же он показывает и несущественность того, что в отношениях господства и служения и для самого абстрактного мышления считается определенным . Названное отношение включает в себя в то же время некоторый определенный способ наличия также нравственных законов как заповедей господства; определения же в абстрактном мышлении суть понятия науки, в которую разрастается бессодержательное мышление, связывая понятие – на деле лишь внешним образом – с самостоятельным для него бытием, составляющим его содержание, и придавая значение лишь определенным понятиям, хотя бы они и были чистыми абстракциями.