Фрэнсис Бернетт - Как стать леди [litres]

– Причин действительно может быть множество, – с горечью произнесла миссис Уоррен, – но обычно они не из тех, о которых говорят с отчаянно ждущими женщинами.

Доктор Уоррен стоял на коврике перед камином и, нахмурившись, смотрел в огонь.

– Сегодня она хотела меня о чем-то спросить, но побоялась. Выглядела как попавший в беду ребенок. Думаю, со временем, конечно, она заговорит.

Время шло, и Эмили действительно все больше походила на попавшего в беду ребенка. Письма поступали разные, но от него письма все не было. Она не понимала, в чем дело, и ее обретенные было живые краски вновь растаяли. Теперь она целыми днями придумывала причины, почему ответ задерживается, и ни одно из объяснений ни в малейшей степени не умаляло достоинств Уолдерхерста. В основном все объяснения сводились к тому, что он плохо себя чувствовал. Если человек плохо себя чувствует, ему не до писем. Конечно, если бы он был серьезно болен, его доктор непременно бы ее известил. О серьезном недомогании она не позволяла себе даже думать. Но если у него, например, лихорадка, жар, то ему трудно писать, и он все откладывает и откладывает ответ. Он же вообще не из тех, кто любит писать письма, он и раньше писал только тогда, когда у него выдавалось свободное время, с достойной нерегулярностью, если можно так сказать.

В один из дней ожидание стало уже совершенно невыносимым. Джейн ушла за корреспонденцией и должна была вернуться через час. Эмили лежала на софе, считала минуты до ее возвращения и вдруг услышала, как девушка взбегает по лестнице – ее шаги были быстрее и легче прежнего.

Эмили села. Лицо ее просветлело, глаза горели. Какая же она была глупая! Ну конечно, сейчас, сейчас все изменится! Ах, спасибо Тебе, Господи, Ты так добр ко мне!

– Полагаю, у вас есть для меня письмо, Джейн! – воскликнула она, как только дверь в ее комнату отворилась. – Я поняла это, как только услышала ваши шаги!

Радость Джейн была такой трогательной!

– Да, миледи, у меня есть письмо. А в банке сказали, что почтовый пароход задержался из-за шторма.

Эмили взяла письмо. Руки у нее дрожали, но от радости. Она позабыла о том, что Джейн в комнате, и поцеловала конверт. Какое прекрасное длинное письмо, какой чудесный толстый конверт!

Но, вскрыв конверт, она обнаружила, что само письмо было не таким уж и длинным. Просто в конверт были вложены какие-то еще записки и инструкции. Руки у нее так дрожали, что эти записки посыпались на пол. Она выглядела такой взволнованной, и Джейн, вместо того чтобы тихо удалиться, остановилась в дверях.

Спустя несколько минут она поняла, что поступила правильно, не спустившись вниз. Потому что услышала возглас удивления, а затем голос ее светлости:

– Джейн, пожалуйста, Джейн!

Леди Уолдерхерст сидела на софе. Лицо у нее побелело, казалось, она вот-вот потеряет сознание. В руке, безвольно лежавшей на коленях, было зажато письмо. Она была невероятно растеряна.

Усталым голосом она произнесла:

– Джейн, полагаю, вам стоит принести мне бокал вина. Не думаю, что я потеряю сознание, но мне… Но я очень расстроена.

Джейн упала рядом с ней на колени.

– Прошу вас, миледи, прилягте! – взмолилась она.

Но Эмили не стала ложиться. Она сидела, вся дрожа, и смотрела на девушку жалким, растерянным взглядом.

– Я не думаю, – произнесла она дрожащим голосом, – что его светлость получил мое письмо. Он наверняка его не получил. Он ничего не пишет. Не говорит ни слова…

Эмили была слишком здоровой женщиной, не подверженной нервным припадкам. И никогда в жизни не теряла сознания. Поэтому она не поняла, почему вдруг Джейн куда-то уплыла и все вокруг заволокла тьма, хотя стояло ясное утро.

У Джейн, спасибо провидению, хватило сил удержать ее от падения с софы. Девушка яростно затрясла колокольчиком. Услышав неистовый звон, миссис Купп, как бы ни было ей тяжело, поспешила вверх по лестнице.

От природы восприимчивая и разумная женщина, миссис Уоррен, через интеллектуальное общение со своим мужем и получаемый от него богатый жизненный опыт, обрела вдобавок к своей способности к логическому мышлению еще и способность к дедукции. Уоррен не раз думал, что разговоры с ней сродни консультациям с особенно проницательным и симпатизирующим собратом по профессии. Ее соображения или заключения стоило учитывать всегда. Не раз они приводили его к великолепным результатам. Как-то вечером она высказала предположение касательно их последнего Необычного Дела, которое показалось ему особенно важным.

– Она женщина интеллектуальная? – спросила миссис Уоррен.

– Ни в малейшей степени. Человек блестящего ума, сравнивая эту даму с собой, назвал бы ее даже глуповатой.

– Она болтлива?

– Отнюдь. Одна из ее привлекательных черт – уважение, с которым она выслушивает других.

– Она легко возбудима?

– Напротив. Если возбудимость предполагает живость характера, то она скорее спокойна и прозаична.

– Понятно, – задумчиво протянула миссис Уоррен. – А ты не думал, что, возможно, она находится… Скажем, в плену какого-то заблуждения?

Уоррен резко развернулся и посмотрел на нее.

– Потрясающе, что тебе это пришло в голову! Заблуждение? – переспросил он.

– Помнишь, – постаралась напомнить ему жена, – историю с молодой миссис Джеррод? Обстоятельства очень похожи. Она сбежала в Шотландию и спряталась в пастушьем домике, потому что думала, что ее муж натравил на нее частных детективов. Помнишь, какая она была милая женщина и как боялась этого бедного парня?

– Ну да, точно. Это же тоже было Необычное Дело.

Миссис Уоррен поспешила развить свою мысль:

– Итак, перед нами женщина, которая, совершенно очевидно, скрывается в небогатых меблированных комнатах, хотя у нее имеются средства, а также кольцо с огромным рубином. Она получает письма с какой-то важной печатью, гуляет только по вечерам и убивается по поводу письма, которое она должна получить, но не получает. Все детали указывают на вполне определенную сомнительную ситуацию. С другой стороны, все ее манеры и поведение говорят тебе о том, что она из тех женщин, в которых не может быть ничего неприличного и сомнительного, и единственный предмет ее забот – тот, по поводу которого женщина легкомысленная и беспокоиться бы не стала. Так возможно ли, чтобы ее физическое состояние, о котором она так волнуется, довело бы ее до мысли о том, что она должна скрываться от какой-то опасности?

Доктор Уоррен совершенно очевидно принял соображения жены всерьез.

– Она сама говорила, что главное для нее – быть в безопасности. «Я должна оставаться в безопасности», – так она сказала. Ты всегда все так хорошо видишь, Мэри! Завтра я к ней снова зайду. Но, – поймал он себя на другом воспоминании, – она кажется такой нормальной!