Дафна Дю Морье - Путь к вершинам, или Джулиус [litres]

– Не говори глупости, – огрызнулась Габриэль. – Я буду делать то, что хочу. – И она зажгла сигарету.

– Ты же никогда не курила, – сказал он. – С чего вдруг начала?

– Захотелось. – Прищурившись, она выпустила дым ему в лицо.

– Если купим яхту, то пойдем в круиз по Средиземному морю? – предложил Джулиус. – Сначала до Сицилии, потом вверх по Адриатике, покажешь мне Венецию.

– Да, когда-нибудь.

– А разве не этим летом?

– Нет, я хочу на регату в Каус.

– Можно пойти в круиз зимой.

– Зимой я буду охотиться, как обычно.

– Следующим летом?

– Ну что ты заладил, слушать невозможно! – Габриэль сердито вскочила. – Я поеду с тобой, когда захочу, и никак не раньше.

Он внутренне вспыхнул от злости:

– Ну что ты за стерва!

Она не обратила внимания на его слова – читала про яхты в газете.

– Кстати, я заглянул в «Картье» вчера, выбрал тебе браслет, – сказал Джулиус. – Витой, два ряда бриллиантов. Велел переделать застежку – простовата для такой вещицы.

– Спасибо, – отозвалась Габриэль и продолжила читать газету.

Может, ей надоели браслеты? Надо было выбрать ожерелье? Джулиус мысленно отметил, что утром надо будет заказать ожерелье. Он налил себе выпить и угрюмо ждал, пока Габриэль снова соизволит поболтать с ним по-дружески.

Пять месяцев занятий пролетели для Габриэль, как один миг. Она предалась новому увлечению столь же самозабвенно и с тем же жаром, с которым прежде занималась верховой ездой. Здесь тоже было соперничество, но иного рода – вот изящная яхта кренится в ложбине волн, упруго гнется высокая мачта, ветер со свистом раздувает огромное полотнище паруса, вода бурлит у самых лееров, стучит штурвал.

Габриэль обучал шкипер с реки Клайд [62] Крупнейшая река в Шотландии. – один из лучших в своем деле. Джулиус не пожалел денег на хорошего учителя. Судно – новехонькая шестиметровая яхта – сошло с верфи в этом же году и по предложению Джулиуса было названо «Адьё Сажес» [63] «Прощай, благоразумие» (фр.) . .

Следующей была куплена круизная яхта, шхуна водоизмещением почти двести тон – олицетворение удали и расточительства. Это было роскошное белоснежное судно с золотыми вензелями, отделкой из полированной латуни и гладкой палубой, наводящей на мысли о бальном паркете. Шхуну назвали «Странница». Она курсировала только между Саутгемптоном [64] Портовый город на юге Англии. и Каусом. В то первое лето отец и дочь Леви плавали на ней всего раз пять или шесть – Габриэль невозможно было оторвать от «Адьё Сажес». Она гоняла как сумасшедшая, проводя дни напролет за штурвалом. Клайд, шкипер, стоял у нее за спиной, а Джулиус обычно был пассажиром.

Скрючившись в тесной рубке с наклонной крышей, Джулиус раздумывал, безопасны ли вообще их плавания. У Габриэль было сосредоточенно-хмурое выражение лица, она кусала губу, ветер развевал ее золотистые волосы. При мысли о том, что яхта может утонуть, Джулиуса охватил ужас – он провел с Габриэль всего каких-то два года. Прожив с ней бок о бок эти два года, он так и не узнал ее по-настоящему: она вела себя замкнуто и во многом оставалась для него незнакомкой. Сначала эта страсть к верховой езде, а теперь к яхтам. С волнующим душу любопытством он гадал, чему же дальше безрассудно отдастся ее непокорная душа, куда направит она свою кипучую энергию. Быть может, под этой внешней жизнерадостностью скрываются и глубокие чувства, и способность испытывать исступленный восторг?

Джулиуса бесконечно радовало то, что он может участвовать во всех затеях дочери наравне с ней, что здоровьем и бодростью он не уступает ей, что он не чувствует свои пятьдесят с небольшим лет. Может, он был недостаточно дальновиден и слишком поздно женился? И состарился прежде, чем она достаточно повзрослела, чтобы им было легко друг с другом? Рейчел была представительной супругой и долгие годы создавала желаемый антураж, но ее время прошло. Габриэль станет хорошей хозяйкой дома, когда начнет выходить в свет на будущий год. И еще она взрослая не по годам.

Рейчел теперь прибавила в весе и все больше напоминала свою мать; в ней было нечто основательное, раз и навсегда устоявшееся, как у всех Дрейфусов. Она не сможет меняться и идти в ногу со временем, она застряла в начале Эдвардианской эпохи [65] Период правления короля Эдуарда VII с 1901 по 1910 год. . Джулиуса раздражало вечно печальное и всем недовольное выражение лица Рейчел, и он старался видеться с ней как можно реже. Хорошо, что она жила в основном в Грэнби и на Гросвенор-сквер. Он был с ней доброжелателен, но не более того; между ними почти не осталось ни дружеских чувств, ни душевной близости.

Время от времени Рейчел присоединялась к мужу и дочери, но только из гордости. Ей была невыносима мысль, что друзья станут ее жалеть. Она чувствовала, что про них – Джулиуса, Габриэль и ее саму – уже судачат с пренебрежением, что ее называют покинутой женой, что она стала предметом домыслов и нездорового любопытства. А чего стоят эти нелепые слухи о разводе, которые распространяются людьми, чьи интересы не простираются дальше заголовков желтых газет.

Ей было ненавистно подобное внимание общества, недостойный и низменный интерес к чужой жизни.

Посему время от времени она появлялась на борту «Странницы» и в Каусе, а осенью – в Мелтоне, надевала маску вежливого спокойствия, угодную Габриэль, Джулиусу и их друзьям, в душе понимая, что ее присутствие – пустая формальность и что все они смеются за ее спиной.

Она тоже гадала, каким будет следующее увлечение Габриэль, с горьким упорством ждала, что восемнадцатилетняя девушка одумается, обуздает свой бурный, авантюрный нрав, влюбится и растворится в возлюбленном. Только тогда к ней вернется благоразумие и она будет вести себя соответственно возрасту; она станет чьей-то женой, да пусть даже любовницей, наконец заживет собственной жизнью и будет ею осознанно управлять. Такой мужчина, кем бы он ни был, стал бы настоящим спасением. Тогда Джулиус поймет, как глупо он себя вел все эти годы, примет свой возраст и седину, вернется к Рейчел, Грэнби и их совместным интересам и они бок о бок войдут в спокойную пору своей жизни.

Итак, Рейчел, будто осужденный, ожидающий решения своей участи, занималась розами в Грэнби, читала Шопенгауэра, гладила свою любимую собачку и прислушивалась к какой-то боли в боку, которая иногда была воображаемой, а иногда реальной.

Сезон завершился в конце сентября, и яхты встали на прикол до весны.

Габриэль не терпелось перебраться в Мелтон. Там, само собой, будет папа́ и полный дом гостей. А вот матери не надо. Та на все взирала с неодобрением, и в ее присутствии в доме воцарялось уныние. Она все время говорила только о книгах и музыке, выставляя себя на посмешище перед охотниками. При ней все вели себя скованно. Папá начинал дуться, молча злился, как мальчишка, и становился совершенно несговорчивым. Ему все время казалось, что Рейчел подслушивает у дверей и подглядывает в замочную скважину.