Ганс Андерсен - Сказка моей жизни [litres]

Раз в Нюсё, когда я собирался отправиться в город в дилижансе, Торвальдсен захотел составить мне компанию, и все тоже завопили: «Это немыслимо! Торвальдсен в дилижансе!» – «Да ведь Андерсен же ездит!» – сказал он простодушно. Пришлось мне объяснить ему, что это совсем другое дело, а что, если поедет в дилижансе он, Торвальдсен, все непременно скандализируются этим. То же было, когда копенгагенцы увидели Йенни Линд на извозчике; но это все-таки не помешало ей воспользоваться таким же экипажем и здесь, в Берлине, когда мы отправились к г-же Бирх-Пфейффер. Я знал ее как прекрасную артистку и талантливую драматическую писательницу; знал также, как жестоко относилась к ней критика, и невольно подумал, что это-то именно и оставило на ее лице бросившуюся мне в глаза горькую улыбку. «Я еще не читала ваших сочинений, – сказала она, – но знаю, как благосклонно относится к вам критика! Я этим не могу похвастаться!» – «Он мне все равно что добрый, любящий брат!» – сказала Йенни Линд и вложила мою руку в ее. В следующее свое посещение я застал г-жу Бирх-Пфейффер за чтением «Импровизатора» и почувствовал, что теперь у меня одним другом больше.

Сейчас же по приезде в Берлин я был удостоен приглашения на обед во дворце. Сидеть мне пришлось рядом с Гумбольдтом, которого я знал лучше других и искренне любил, не только как великого ученого, но и как милейшего, простого в обращения человека, оказывавшего мне бесконечное внимание. Король принял меня очень любезно и сказал, что во время своего пребывания в Копенгагене спрашивал обо мне, но ему ответили, что я за границей. Затем он сказал, что прочел мой роман «Только скрипач» с большим интересом и с тех пор всякий раз, как увидит аиста, невольно вспоминает про бедного Кристиана. Описание смерти аиста также глубоко растрогало его. Королева тоже беседовала со мной очень приветливо.

Вскоре после того меня пригласили в Потсдам, провести в обществе короля и королевы вечер. Кроме их величеств, дежурных дам и кавалеров, Гумбольдта и меня, никого не было. Когда я занял свое место за маленьким столиком, вокруг которого собралось все небольшое общество, королева заметила, что я сижу как раз на том же месте, на котором сидел Эленшлегер, когда читал им свою трагедию «Дина». Я прочел четыре сказки: «Ель», «Гадкий утенок», «Парочка» и «Свинопас». Король был чрезвычайно оживлен, так и сыпал остроумными замечаниями. Разговор перешел на Данию и ее природу, которую король находил удивительно красивой. Вспоминал он также о прекрасном исполнении в Датском королевском театре комедии Гольберга «Медник-политик». Сидя в этом уютном салоне, в дружеском кружке, встречая одни добрые, ласковые взгляды, я чувствовал, как здесь меня любят, – даже больше, чем я заслуживал!.. Вернувшись поздно вечером к себе, я долго не мог заснуть: впечатления этого вечера слишком волновали меня. Все вокруг приобретало какой-то сказочный колорит; башенные куранты играли всю ночь, и красивая музыка удивительно гармонировала с моим настроением… Да, в минуты счастья чувствуешь себя как-то добрее, умиляешься душою.

Накануне моего отъезда из Берлина я получил еще одно доказательство милостивого расположения ко мне короля Прусского. Мне был пожалован орден Красного Орла 3-й степени. Такой знак отличия порадовал бы всякого, и я откровенно признаюсь, что был чрезвычайно обрадован. Я видел в этом явный знак благорасположения ко мне благородного, просвещенного монарха, и сердце мое исполнилось благодарности к нему. Это был первый полученный мною орден, и получил я его как раз в день рождения моего благодетеля Коллина, шестого января, так что день этот стал для меня с тех пор двойным праздником. Я был бесконечно рад и от души желал, чтобы Господь послал много радостей монарху, так обрадовавшему меня.

Последний вечер я провел в дружеском кружке, состоявшем по большей части из молодежи. Пили за мое здоровье и декламировали стихотворение «Der Märchenkunig» (Король сказок). Я вернулся домой лишь поздней ночью, ранним утром уже сидел в вагоне, готовясь отправиться в Веймар, где мне снова предстояло свидеться с Йенни Линд.

В «Das Märchen meines Lebens» [26] «Сказка моей жизни». Автобиография А. явилась впервые на немецком языке. А. написал ее по просьбе своего немецкого издателя и лишь девять лет спустя издал ее на датском языке в значительно дополненном виде. , написанной во время этой поездки под свежим впечатлением пережитого, я высказал по поводу этого отъезда следующее: «Я привел здесь примеры некоторых из оказанных мне в Берлине бесчисленных знаков доброго расположения ко мне. Для меня было просто потребностью, как, мне думается, и для всякого, получившего от большого числа лиц крупную сумму для известной цели – отдать отчет в доверенном мне богатстве, высказать волновавшие меня при этом чувства».

Через сутки я уже опять находился в Веймаре у наследного великого герцога. У меня нет слов, чтобы высказать, с каким бесконечным радушием и приветливостью я был принят в герцогском доме, но сердце мое переполнено чувством благодарности. Как во время празднества, так и в уютном семейном кругу герцог относился ко мне с неизменной сердечностью, и дни проходили для меня, словно сплошное воскресенье. Никогда также не забуду я тихих вечеров, проведенных в дружеской беседе с Больё. Часто присоединялись к нам и умный, даровитый Шелль и Шобер, и почтенная, юношески свежая г-жа Швиндлер, верная подруга юных лет Жан-Поля. Она отнеслась ко мне при первом же знакомстве с истинно материнским участием и чрезвычайно обрадовала меня своим замечанием, что я напоминаю ей этого великого писателя. Она рассказала мне о нем столько нового и интересного для меня. Жан-Поль, или по настоящей его фамилии – Фридрих Рихтер, до такой степени был беден в молодости, что ему не на что даже было купить бумаги, и он, готовясь писать свое первое сочинение, должен был заработать себе деньги на покупку ее перепиской копий с единственного печатного экземпляра газеты, которую выписывали в складчину крестьяне. Поэт Глейм первый обратил внимание на Жан-Поля и написал г-же Швиндлер об этом талантливом молодом человеке, которому он дал на его нужды 500 талеров. Г-жа Швиндлер подарила мне одно из писем к ней Жан-Поля и написала при этом: «Nach der Richtung, welche die Tages-Literatur meistens jetzt in Deutschland genommen hat, erwartete ich kaum auf meinem Lebenswege noch einer so schönen geistigen Verwandtschaft zu begegnen als die ist, welche H. Andersen unbestritten mit Jean Paul hat» [27] Ввиду господствующего ныне в немецкой литературе направления я почти и не ожидала встретить на своем пути писателя, который бы находился в таком прекрасном духовном родстве с Жан-Полем, в каком, бесспорно, находится с ним г. Андерсен». .

У милого даровитого Флориена я познакомился с Бертольдом Ауэрбахом. Его «Dorfgeschichten» («Деревенские рассказы») привели меня в восторг; я не знаю в новейшей литературе более поэтического, более здорового по духу и радующего сердце произведения. Такое же впечатление производил и сам Ауэрбах. Открытая, прямая натура и здравый ум его невольно напоминали собою «eine Dorfgeschichte». В глазах его так и светится ум и честная благородная душа. Мы живо подружились, и он со своей обычной простотой и задушевностью предложил мне быть с ним на «ты». «Но, – прибавил он с улыбкой, – я ведь еврей!» Я рассмеялся: как будто принадлежность к одному из старейших, интереснейших народов могла что-нибудь изменить в этом случае!