Эрих Ремарк - Триумфальная арка [litres]

– Спокойно! – громко сказал Равич. – Спокойно! Все будет хорошо. Ничего страшного.

Разрезав платье по плечевым швам, он аккуратно стянул его с Жоан. Так, грудь цела. Видимо, шея. Хотя гортань, похоже, в порядке, иначе она не могла бы разговаривать, по телефону звонить. Артерия вроде тоже не задета.

– Больно? – спросил он.

– Да.

– Очень?

– Да.

– Сейчас все пройдет.

Шприц уже готов. Он внимательно смотрел Жоан в глаза.

– Не страшно. Это снимет боль. Сейчас все пройдет.

Он ввел иглу, сделал инъекцию.

– Готово. – Он обернулся к мужчине. – Звоните Пасси 27–41. Вызывайте «скорую» с двумя санитарами. Быстро!

– Что со мной? – слабым голосом спросила Жоан.

– Пасси 27–41! – повторил Равич. – Срочно! Немедленно! Ну же, вон аппарат!

– Что со мной, Равич?

– Ничего страшного. Просто здесь осматривать трудно. Тебе надо в больницу.

Она смотрела на него. Лицо в разводах, тушь с ресниц потекла, помада с одной стороны размазана. Нижняя часть лица как у коверного в цирке, верхняя, с черными потеками туши вокруг глаз, как у усталой, потасканной шлюхи. И россыпи золотистых волос.

– Только не операция. Я не хочу, – прошептала она.

– Там видно будет. Может, и не понадобится.

– Это очень… – Она умолкла.

– Да нет, – догадался Равич. – Пустяки. Просто у меня все инструменты там.

– Инструменты…

– Для осмотра. Сейчас я… Это не больно…

Укол уже подействовал. Когда Равич приступил к осмотру, судорожного страха у нее в глазах уже не было. Мужчина вернулся в комнату.

– «Скорая» уже едет.

– Теперь наберите Отей 13–57. Это номер клиники. Я сам буду говорить.

Мужчина покорно исчез.

– Ты мне поможешь, – прошептала Жоан.

– Конечно, – отозвался он.

– Только без боли. Я не хочу.

– Тебе не будет больно.

– Я не могу… я совсем не могу терпеть боль… – Голос звучал сонно, невнятно.

Равич осмотрел пулевое отверстие. Все важные сосуды не задеты. Но выходного отверстия нет. Он ничего не стал говорить. Наложил компрессионную повязку. О своих опасениях умолчал.

– На кровать тебя кто клал? – спросил он. – Или ты сама?..

– Он…

– А ты сама… сама ходить могла?

В затуманенных озерах глаз снова встрепенулся страх.

– Что… что это?.. Я… Нет… Я не могла двигать ногой… Я и сейчас ее не чувствую. Что со мной, Равич?

– Ничего. Я так и думал. Все будет в порядке.

Появился мужчина.

– Клиника. Я дозвонился.

Равич стремительно подошел к аппарату.

– Эжени, это вы? Палату… Да, и еще… позвоните Веберу. – Он оглянулся в сторону спальни, добавил тихо: – Подготовьте все. Работать начнем сразу. Я вызвал «скорую». Несчастный случай. Да… да… все так… да… через десять минут.

Положил трубку. Постоял молча. Стол. Бутылка мятного ликера, мерзкое пойло. Две рюмки, сигареты, вместо табака лепестки роз, жуть, какой-то скверный фильм, револьвер на ковре. И здесь кровь, да нет, это все сон, господи, что за чушь в голову лезет, никакой это не сон, – и тут он сразу сообразил, вспомнил, кто за ним приехал. Смокинг с набивными плечами, напомаженные, гладкие волосы на пробор, легкий аромат духов «Шевалье д’Орсе», всю дорогу сбивавший его с толку, перстни на руках – ну конечно, это тот самый актер, над угрозами которого она так потешалась. Метко прицелился, подумал он. Вообще не целился. Захочешь, и то так не прицелишься. Так попасть можно только случайно, когда вообще стрелять не умеешь, да и не собирался.

Он вернулся в спальню. Актер стоял возле кровати на коленях. Ну конечно, на коленях. А как иначе? Он что-то говорил, лепетал, сетовал, слова так и лились…

– Встаньте, – приказал Равич.

Актер послушно встал. Машинально смахнул пыль с брюк. Теперь Равич видел его лицо. Слезы! Только этого не хватало!

– Я не хотел, месье! Клянусь вам, я не хотел в нее попасть, совсем не хотел! Это какая-то случайность, дурацкая, роковая случайность…

Равича мутило. Роковая случайность! Еще немного, и он заговорит стихами.

– Это я и так знаю. Идите вниз, встречайте «скорую».

Но этот фигляр хотел еще что-то сказать.

– Вниз идите! – рявкнул Равич. – И не отпускайте этот чертов лифт! Хотя одному Богу известно, как мы влезем в него с носилками.

– Ты поможешь мне, Равич, – пробормотала Жоан сонным голосом.

– Да, – отозвался он без всякой надежды.

– Ты здесь. Я всегда спокойна, когда ты рядом.

Все в потеках, лицо ее улыбалось. Лыбился коверный клоун, улыбалась усталая шлюха.

– Бэбе, я не хотел, – простонал актер от дверей.

– Вон отсюда! – рыкнул Равич. – Идите вниз, черт возьми!

С минуту Жоан лежала тихо. Потом приоткрыла глаза.

– Вот ведь идиот, – сказала она неожиданно ясным голосом. – Разумеется, он не хотел, баран несчастный. Порисоваться – другое дело. – Странная усмешка, почти лукавинка, промелькнула в ее глазах. – А я и не верила никогда… дразнила его… подначивала…

– Тебе нельзя разговаривать.

– Подначивала… – Глаза почти закрылись, остались щелочки. – Вот я какая, Равич… И вся моя жизнь такая же… Не хотел попасть… попал… а теперь…

Глаза закрылись. Улыбка угасла. Равич прислушивался – не стукнет ли внизу дверь?

– С носилками в лифт не войдем. Их там не положить. Разве что наклонно поставить.

– А на лестнице сможете развернуться?

Санитар вышел.

– Попробовать можно. Поднимать придется. Лучше ее пристегнуть.

Они затянули на носилках пристяжные ремни. Жоан была как бы в полусне. Иногда стонала. Санитары с носилками вышли.

– Ключи у вас есть? – спросил Равич у актера.

– У меня… нет… зачем?

– Квартиру запереть.

– У меня нет. Но где-то тут валялись.

– Найдите и заприте. – Санитары одолевали первый поворот лестницы. – Револьвер с собой заберите. Потом где-нибудь выбросите.

– Я… я должен… сдаться полиции… С повинной… Она серьезно ранена?

– Да.

В тот же миг его фиглярское лицо покрылось испариной. Он сразу весь взмок, с него текло ручьями, словно, кроме жидкости, под кожей вообще ничего нет. Ни слова не говоря, он вернулся в квартиру.

Равич шел вслед за санитарами. Свет на лестнице горел только три минуты, потом автоматически отключался. Но на каждом этаже имелась кнопка выключателя. Лестничные пролеты санитары одолевали легко, но на поворотах… Приходилось поднимать носилки над головой и над перилами. Гигантские тени метались по стенам, уродливо повторяя происходящее. «Когда я уже видел все это? Где же это было?» – вертелось в голове у Равича. И тут он вспомнил: Рашинского вот так же выносили, тогда, еще в самом начале.

Пока санитары, кряхтя и тихо переругиваясь, носилками обивали со стен штукатурку, на площадках тут и там отворялись двери. Из-за них высовывались жадные, любопытные лица; пестрые пижамы, растрепанные волосы, заспанные физиономии, халаты, ночные рубашки, ядовито-зеленые, пурпурные, с яркими цветами – все какие-то тропические раскраски.