Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

– Прошу вас, ваше императорское величество, простить, что я осмелился последовать за вами сюда, но мне необходимо обратиться к вам с просьбой. Мне сказали, что мой воспитатель граф Панин будет уволен и…

Лицо императрицы омрачилось.

– Пойди в сад, Николай Сергеевич, – сказала она, – возьми с собой Зораиду. Я вас позову, когда вы мне понадобитесь.

Глаза пажа радостно заблестели. Зораида, казалось, испугалась и хотела удалиться, но Николай Сергеевич уже схватил ее руку и, взяв ее под руку, быстро увел ее из беседки.

– Неужели правда, всемилостивейшая матушка, то, что мне рассказывали, а именно, что граф Панин впал в немилость и будет удален от меня? – сказал великий князь, оставшись наедине с императрицей.

– Ты слишком бурно приступаешь к вопросу, сын мой, – сказала Екатерина Алексеевна.

– Что же, мне оставаться покойным при подобных известиях! – воскликнул Павел Петрович. – Я люблю графа, который с юных лет воспитал меня и которому я обязан благодарностью за то, чем стал, и вот…

– Твое воспитание закончено, ты не нуждаешься более в воспитателе, – возразила Екатерина Алексеевна, – было бы неприлично, если бы это место оставалось долее замещенным, так как ты женишься и получаешь свой собственный придворный штат.

– Если я не нуждаюсь более в воспитателе, то при новых обстоятельствах я тем более нуждаюсь в руководителе, и если вы, всемилостивейшая матушка, довольны моим воспитанием, то этим я обязан всецело лишь Панину и в минуту моей помолвки он заслуживает высочайших отличий, но никак не немилости. Кроме того, – продолжал Павел Петрович, причем в его взоре отражалось все увеличивавшееся волнение, – он имеет огромные заслуги пред Богом не только в отношении меня, но и в отношении вас, ваше императорское величество, и в отношении государства. Наша история показывает нам так много печальных страниц раздоров и распада! Вот, например, и мой отец… – Он испуганно остановился и потупил взор в землю, так как устремленный на него взгляд Екатерины Алексеевны выразил страшную угрозу. – Всемилостивейшая матушка, – продолжал он после короткого молчания, – все эти печальные недоразумения и раздоры всегда проистекают от злых советов фальшивых друзей, которые вечно теснятся около, правителей из нашего дома, около государей Российской империи. И ко мне пытались проникнуть такие фальшивые друзья.

– А-а! – выпрямляясь, воскликнула императрица. – Кто же осмелился на это? Нет наказания, достаточно тяжелого, за такое преступление.

– Я пришел сюда не для того, чтобы жаловаться на фальшивых друзей, – сказал Павел Петрович, – но чтобы защитить истинного и верного друга. Не спрашивайте, ваше императорское величество, так как я все равно не отвечу! Но я прошу вас подумать над тем, как легко злые советы могут найти доступ в мою юную душу!.. Если этого не случилось, если я никогда даже и в помыслах не нарушал благоговения и повиновения по отношению к вам, моей матушке и императрице, то в этом – заслуга графа Панина, который мужественно и серьезно, как о долге, напоминал мне о благоговении и повиновении вам, который учил меня, что благополучие моей родины зависит лишь от сильных и испытанных рук моей царственной матери. Это Панин научил меня непоколебимо верить в ваши мудрость и справедливость и, в виду всего этого, я твердо убежден, что вы, ваше императорское величество, не захотите отплатить немилостью графу за его преданность в тот миг, когда закончено мое воспитание.

Екатерина Алексеевна в глубоком молчании долго смотрела пред собой, а затем подняла голову, подала великому князю Руку и сказала:

– Ты прав, мой сын, я уважаю твои чувства и то, что ты сказал, доказывает мне, как велика заслуга твоего воспитателя, нет, насколько она даже больше, чем я думала. Великому князю Российской империи не подобает высказывать безрезультатные просьбы императрице. Хотя Панин и не может быть более твоим воспитателем, но он должен сохранять свое место в моем совете и вести, согласно моей воле, внешнюю политику государства.

– Благодарю, – воскликнул Павел Петрович, – благодарю вас за эти слова! Пусть говорят мне все, что хотят, тем не менее, я не потеряю веры в свою мать. Теперь я не хочу долее мешать вашему уединению, и если голос в вашем сердце говорит о вашем сыне, то он пусть скажет вам, что вы осчастливили его.

Павел Петрович с такой же стремительной поспешностью удалился, как и пришел сюда.

Императрица задумчиво смотрела ему вслед.

– Я подозревала это, – сказала она, – но я никогда не подумала бы о том, чтобы кто-нибудь осмелился шепнуть ему на ухо столь определенный слова. Правда, они не оказали на него никакого действия, так как иначе Павел не сказал бы мне ничего, но все же всякое семя, в конце концов, всходит, и злое семя, скорее всего. Я должна быть осторожней, тем более осторожней, что Павел слаб и так же восприимчив, каким был его отец. – Она снова погрузилась в глубокую задумчивость. – Да, это так, – сказала она затем, – он любит по-своему принцессу, я должна держать ее в своих руках, чтобы властвовать над ней, любовь пусть прикует Павла ко мне, и так как я не могу найти материнскую любовь для него в своем сердце, то мне приходится проникать к нему этим окольным путем. Я осыплю его счастьем и блеском, чтобы у него никогда не пробуждалось стремление к короне, чтобы он никогда не помыслил о том, что существуют люди, которые считают его законным императором и которые посредством него могли бы повелевать.

Екатерина Алексеевна встала и, все еще не отрываясь от своих размышлений, направилась по дорожке, которая вела к густым боскетам. Вдруг, отрываясь от своих грез, государыня остановилась пред темным гротом, сделанным из белого мрамора и обвитым густым плющом. Над этим гротом подымалась статуя купидона, который насторожась поднимал свой лук и тащил стрелу из своего колчана; в стороне журчал маленький ручеек, вливавший свои струи в поддерживаемый нимфами и выложенный перламутром бассейн. Казалось, что это место было создано специально для того, чтобы предоставить божку любви удобный уголок для его побед над человеческими сердцами. И в самом деле, государыня услышала за побегами плюща, свешивавшегося над входом в грот, тихий шепот.

Екатерина Алексеевна быстро откинула зеленые побеги, чтобы обнаружить, кто это осмелился преступить строгий запрет, закрывавший этот сад для каждого.

Когда взор императрицы проник в глубину грота, она увидела на сиденье возле журчавшего ручейка пажа Николая Сергеевича. Зораида покоилась в его объятьях, опустив к нему на грудь свою голову, с которой было отброшено покрывало. Он держал ее руку в своей руке, она смотрела на него своим мечтающим взором, прислушиваясь к его словам любви и подставляла свои свежие губы под его поцелуи.